— А откуда вы родом, пане?
— Из «застенка», в Трокском воеводстве.
— Это пустяки… что из «застенка»! Быть бы только шляхтичем, это главное! А что там, на Литве, слышно?
— По-прежнему изменников не мало.
— Изменников, говорите, пане? А что это за изменники?
— Те, что короля и Речь Посполитую покинули.
— А как поживает князь-воевода виленский?
— Болен, говорят: удушье.
— Дай ему Бог здоровья, почтенный муж!
— Для шведов почтенный, он им ворота настежь открыл!
— Значит вы, пане, не из его партии?
Кмициц заметил, что незнакомец, расспрашивая его с добродушной улыбкой, старается его выпытать.
— Ну какое мне дело, — ответил он, — пусть об этом другие думают… Я только одного боюсь: как бы у меня шведы лошадей не отняли.
— Надо их было на месте сбыть. Вот и на Полесье стоят, говорят, те полки, что против гетмана взбунтовались, а лошадей у них, верно, не очень уж много.
— Этого я не знаю, я их не видал, хоть какой-то проезжий и дал мне письмо к одному из полковников и просил передать при случае.
— Как же проезжий мог дать вам письмо, если вы на Полесье не едете?
— В Щучине стоит один полк конфедератов, и вот проезжий сказал мне так: или сам отдай, или оказию найди, когда мимо Щучина будешь проезжать.
— Вот как хорошо случилось, ведь я в Щучин и еду!
— А вы, ваша милость, тоже от шведов бежите?
Незнакомец, вместо того чтобы ответить, посмотрел на Кмицица и спросил флегматично:
— Почему это вы говорите, ваць-пане: «тоже», коли сами не только не бежите, но даже к ним едете и лошадей им будете продавать, ежели они силой их у вас не отнимут.
Кмициц пожал плечами.
— Я сказал: «тоже», потому что видел в Луге много шляхты, которая от них бежала, а что меня касается, хорошо бы было, если бы все им так служили, как я им служу… тогда, полагаю, они бы у нас долго не засиделись…
— И вы не боитесь это говорить? — спросил незнакомец.
— Не боюсь потому, что я тоже не дурак, а к тому ж вы, ваша милость, в Щучин едете, а в той стороне все говорят вслух то, что думают. Дал бы только Бог поскорее от разговоров к делу перейти.
— Вижу, ваша милость, умнейший вы человек, не по званию, — повторил незнакомец. — Но если вы так шведов не любите, зачем вы уходите от тех полков, что взбунтовались против гетмана? Разве они взбунтовались потому, что им жалованья не заплатили, или просто чтоб побезобразничать? Нет: потому что они не хотели служить гетману и шведам. Лучше б было этим солдатикам несчастным под гетманской командой оставаться, а все же они пошли на то, чтобы их называли бунтовщиками, пошли на то, чтобы голодать и холодать, но не воевать против короля! Уж быть войне между ними и шведами, помяните мое слово! Она бы уж и была, если бы не то, что шведы в эти края еще не забрели… Подождите, забредут, найдут и сюда дорогу, а тогда вы увидите, ваша милость!
— Так и я думаю, что здесь прежде всего начнется война, — сказал Кмициц.
— Ну а если вы так говорите и искренне не любите шведов (а я по глазам вижу, что вы правду говорите, меня не проведешь!), то почему вы не пристанете к этим честным солдатам? Разве не время, разве не нужны им люди и сабли? Там служит немало честных людей, что предпочли своего государя чужому, и их все больше будет. Вы едете, ваша милость, из тех краев, где шведов еще не знают, но те, что их узнали, горькими слезами заливаются. В Великопольше, хотя она сдалась им добровольно, шляхту насилуют, грабят и отнимают у нее все, что можно отнять… В тамошнем воеводстве это лучше всего видно. Генерал Стенбок издал манифест, чтобы все сидели спокойно по домам, тогда оставят неприкосновенными и их самих, и их добро. Но какое там! Генерал одно поет, а начальники маленьких отрядов другое, так что никто не знает, что ждет его завтра и будет ли у него завтра кусок хлеба. Ведь каждый хочет пользоваться тем, что ему принадлежит, каждый хочет жить спокойно и в довольстве. А тут придет первый попавшийся бродяга и говорит: «Давай!» Не дашь — тебя обвинят в чем-нибудь, чтобы лишить тебя твоих имений, а то и без всякой вины голову срубят. Немало людей там горькими слезами плачут, прежнего государя вспоминаючи; и все они в притеснении, и все поглядывают на конфедератов, не придет ли от них помощь отчизне и гражданам…
— Ваша милость, — сказал Кмициц, — вижу, не больше добра шведам желаете, чем я!
Незнакомец с некоторым беспокойством осмотрелся по сторонам, но вскоре успокоился и продолжал:
— Я желаю, чтоб их зараза передушила, и этого от вашей милости не скрываю, ибо вижу, что вы человек хороший, а если бы и не были таким, так вы меня все равно не свяжете и к шведам не отвезете, так как я не дамся, у меня вооруженная челядь и сабля у пояса!
— Можете быть спокойны, ваша милость, что я этого не сделаю; мне даже по сердцу ваши мысли. Нравится мне и то, что ваша милость не задумались оставить имение свое, на которое неприятель не замедлит излить свою месть. Такое радение об отчизне очень похвально.
Кмициц невольно заговорил покровительственным тоном, как начальник с подчиненным, не подумав о том, как странно звучали такие слова в устах мелкого шляхтича, торгующего лошадьми. Но, по-видимому, и молодой панок не обратил на это внимания, так как он хитро подмигнул и ответил:
— Разве я дурак? У меня первое правило, чтобы мое не пропадало: что Господь дал, беречь надо. Я сидел тихо до самой жатвы и молотьбы. И только когда все зерно, весь инвентарь и весь скот в Пруссию продал, я подумал: пора в путь. Пусть же они теперь мстят мне, пусть забирают все, что им нравится.
— Но ведь оставили вы землю и постройки?
— Да ведь я староство Вонсоцкое арендовал у воеводы мазовецкого, и в этом году как раз у меня контракт кончился. Арендной платы я еще не платил и не заплачу: слышал я, что пан воевода мазовецкий со шведом заодно. Пусть пропадает его плата, а мне всегда готовый грош пригодится.
Кмициц захохотал:
— А чтоб вас, пане! Вижу, что вы не только храбрый человек, но и расторопный.
— А то как же! — ответил незнакомец. — Расторопность первое дело, но я не о расторопности с ваць-паном говорил. Отчего вы, видя, как обижают отчизну и всемилостивейшего государя, не поедете к тем честным солдатам на Полесье и не поступите в какой-нибудь полк? И Богу послужите, и самому вам посчастливиться может, не раз уже случалось, что в военное время мелкий шляхтич в паны выходил. Видно по вас, ваша милость, что вы человек смелый и решительный, и, ежели вам происхождение не мешает, вы вскоре можете и разбогатеть, если Господь Бог даст добычу брать. Только бы не проматывать того, что тут и там попадет в руки, а тогда и кошелек разбухнет. Я не знаю, есть ли у вас какое именьице или нет, но тогда все возможно: с кошельком и аренды добиться нетрудно, а от арендатора, с Божьею помощью, недалеко и до помещика. Родившись мелким шляхтичем, вы можете умереть офицером или на какой-нибудь земской службе, если лениться не будете… Кто рано встает, тому Бог подает.
Кмициц грыз усы: его разбирал смех; все лицо его вздрагивало и морщилось, так как минутами болела засохшая рана. Незнакомец продолжал:
— Принять они вас примут, там люди нужны, а впрочем, вы мне понравились, ваць-пане, я беру вас под свою опеку, и можете быть уверены, что я вас устрою.
Тут молодчик не без гордости поднял одутловатое лицо, стал поглаживать усы и наконец сказал:
— Хотите быть моим подручным? Саблю будете за мной носить и за челядью наблюдать!
Кмициц не выдержал и залился искренним, веселым смехом, обнажив свои белые зубы.
— Чего это вы смеетесь, ваць-пане? — спросил незнакомец, наморщив брови.
— Это я от радости перед такой службой.
Молодой панок обиделся и сказал:
