мундиров не носили. И в общей неразберихе слугам старосты попало и от тех, и от других.
Жендзян держался осторожно, вне борьбы, стараясь разглядеть Кмицица и указать, чтобы в него выстрелили, но при слабом свете лучин Кмициц то и дело исчезал у него из глаз; он то появлялся, как какой-то красный дьявол, то исчезал в темноте.
Сопротивление ляуданцев слабело с каждой минутой: они пали духом, увидев, как свалился Юзва, и услышав страшное имя Кмицица. Но дрались они бешено. Между тем корчмарь тихонько проскользнул мимо дравшихся с ведром воды в руке и выплеснул воду в огонь. В горнице стало совершенно темно; дерущиеся сбились в такую тесную кучу, что могли биться только врукопашную. На минуту крики замолкли, слышалось только хриплое дыхание и беспорядочный топот ног. Вдруг в открытую дверь выбежали сначала люди Жендзяна, потом ляуданцы, за ними люди Кмицица.
Началась погоня в сенях, в кустах перед сенями и по всему двору. Раздалось несколько выстрелов, потом крики и визг лошадей. Закипела битва у возов Жендзяна, под которыми скрылась его челядь; ляуданцы также искали под ними спасения, и тогда челядь, приняв их за нападающих, дала по ним несколько залпов.
— Сдавайтесь! — крикнул старик Кемлич, просунув острие своей сабли под один из возов и тыча ею в спрятавшихся под ними людей.
— Стой, сдаемся! — ответило несколько голосов.
И тотчас челядь Жендзяна стала бросать из-под возов сабли и пистолеты, потом сыновья Кемлича стали вытаскивать за волосы людей из-под возов; наконец старик Кемлич крикнул:
— К возам! Брать все, что в руки попадет! Живо, к возам!
Молодым Кемличам не нужно было повторять приказания, и они бросились снимать холщовину, которой были накрыты сокровища Жендзяна. Они уже выбрасывали на землю разные вещи, как вдруг раздался голос Кмицица.
— Стой!
И Кмициц, чтобы придать больше весу своему приказанию, стал бить Кемличей рукояткой своей окровавленной сабли. Козьма и Дамьян бросились в сторону.
— Ваша милость… Нельзя? — покорно спросил старик.
— Не трогать! — крикнул Кмициц. — Ступай искать старосту!
Козьма и Дамьян, а за ними и отец бросились исполнять приказание, и через четверть часа они появились снова с Жендзяном, который, увидев Кмицица, низко поклонился и сказал:
— Простите, ваша милость, но меня тут обижают… Я ни с кем войны не искал, а если и еду проведать знакомых, так ведь это всякому можно.
Кмициц, опершись на саблю, тяжело дышал и молчал; Жендзян продолжал:
— Я ни шведам, ни князю-гетману никакого вреда не сделал, я к пану Володыевскому ехал, он старый мой знакомый, мы с ним вместе на Руси воевали… Зачем мне драки искать?.. Я в Кейданах не был, и никакого мне дела нет до того, что там произошло… Я только о том забочусь, чтобы мне злые люди головы с плеч не сняли и чтобы не пропало то, что мне Господь Бог дал… Ведь я не украл, а в поте лица заработал… Никакого мне дела до всего, что тут произошло, нету. Позвольте мне, ваша милость, ехать…
Кмициц тяжело дышал и продолжал смотреть на Жендзяна как бы рассеянными глазами.
— Прошу вас покорно, вельможный пане, — снова начал староста. — Вы изволили видеть, что я этих людей не знал и другом их не был! Они на вашу милость напали, за это им досталось, так за что же мне страдать, за что мое добро пропадать будет? В чем я провинился? Уж ежели нельзя иначе, так я солдатам вашей милости выкуп дам, хоть бедный я человек и многого дать не могу… По талеру им дам, чтоб их труды даром не пропадали… По два талера дам!.. Может, и ваша милость соблаговолите принять от меня…
— Накрыть возы! — крикнул вдруг Кмициц. — А вы забирайте раненых и убирайтесь к черту!
— Благодарю покорно, ваша милость! — ответил арендатор из Вонсоши.
Вдруг подошел старик Кемлич и, показывая остатки зубов над обвисшей нижней губой, произнес:
— Ваша милость… это наше!.. Зерцало справедливости… это наше!..
Но Кмициц так взглянул на него, что старик сгорбился чуть не до земли и не посмел вымолвить ни слова.
Челядь Жендзяна бросилась запрягать лошадей в возы. Кмициц снова обратился к пану старосте:
— Берите всех этих раненых и убитых, каких найдете, отвезите их пану Володыевскому и скажите ему от меня, что я ему не враг, а может быть, и друг, лучший, чем он думает… Я не хотел с ним встречаться, нам еще встречаться не время. Может быть, позднее придет время, и встретимся, но сегодня он бы мне не поверил, и мне бы нечем было его убедить. Может, потом… Слушайте, ваць-пане! Скажите ему, что эти люди на меня напали и что я должен был защищаться…
— По справедливости говоря, это так и было, — ответил Жендзян.
— Подождите… Скажите еще пану Володыевскому, чтобы они держались все вместе, потому что Радзивилл, как только дождется присылки конницы от де ла Гарди, тотчас выступит против них. Может быть, он уже в дороге. Оба они сносятся с князем-конюшим и курфюрстом, и близко к границе стоять опасно. Но прежде всего пусть держатся вместе, иначе погибнут. Воевода витебский хочет пробраться на Полесье… Пусть они идут к нему навстречу, чтобы он, в случае чего, мог им помочь.
— Все скажу, ничего не забуду.
— Хоть это говорит Кмициц, хоть Кмициц предостерегает, но пусть они ему верят, пусть посоветуются с другими полковниками и обдумают, не лучше ли им будет держаться вместе. Повторяю, гетман уже в дороге, а я пану Володыевскому не враг!
— Если бы у меня был какой-нибудь знак от вашей милости, чтобы показать ему, было бы лучше, — сказал Жендзян.
— Почему лучше?
— Потому что пан Володыевский скорее бы поверил в искренность слов вашей милости и подумал бы, что это не зря, если ваша милость со мной знак присылаете.
— Ну вот тебе перстень, — ответил Кмициц, — хоть знаков я немало оставил на лбах у этих людей, которых ты отвезешь пану Володыевскому.
Сказав это, он снял с пальца перстень. Жендзян радостно его принял и сказал:
— Благодарю покорно, ваша милость!
Час спустя Жендзян вместе со своими возами и челядью, слегка помятой в драке, спокойно ехал в сторону Щучина, отвозя трех убитых и несколько раненых, среди которых был Юзва Бутрым, с рассеченным лицом и разбитой головой. По дороге Жендзян то и дело поглядывал на перстень, на котором при луне чудесно сверкал драгоценный камень, и раздумывал об этом страшном человеке, который, сделав столько зла конфедератам и столько добра Радзивиллу и шведам, хотел теперь, по-видимому, спасти конфедератов от окончательной гибели.
«То, что он советовал, он советовал искренне, — думал Жендзян. — Вместе всегда лучше держаться. Но почему он предостерегает? Должно быть, из благодарности к пану Володыевскому за то, что он в Биллевичах даровал ему жизнь. Должно быть, из благодарности. Да, но ведь от такой благодарности может не поздоровиться князю-гетману. Странный человек… Служит Радзивиллу и благоприятствует нашим… А едет к шведам… Этого я не понимаю…»
Минуту спустя он прибавил про себя: «Щедрый пан… Только нельзя ему поперек дороги становиться!»
Столь же усиленно и столь же безрезультатно ломал себе голову старик Кемлич, чтобы ответить на вопрос: кому служит пан Кмициц.
«К королю едет, а конфедератов бьет, хотя они на стороне короля. Что это? И шведам не верит, потому что скрывается… Что с нами будет?»
И, не находя никакого ответа, он со злостью обрушился на сыновей:
— Шельмы! Подохнете без моего благословения! Не могли вы разве хоть карманы у убитых пощупать?
— Боялись! — ответили Козьма и Дамьян.
Но один Сорока был доволен и весело трусил за своим полковником.
«Теперь к нам опять счастье вернулось, — думал он, — если мы тех избили. А любопытно знать, кого
