как нам вернуть надлежащее значение правительству и королю…
Так говорил примас. А несчастья и опыт последних лет настолько переродили слушателей, что никто не протестовал, ибо все видели, что власть короля должна быть усилена, иначе Речь Посполитую ждет неминуемая гибель. Начались прения о том, как лучше всего осуществить советы примаса, — королевская чета слушала их с радостью, особенно же королева, которая давно уже работала над водворением порядка в Речи Посполитой.
Король возвращался в Глогову веселый и довольный и, пригласив в свою квартиру нескольких офицеров, в их числе и Кмицица, сказал:
— Я спешу, мне не сидится здесь, в этой земле, мне хотелось бы тронуться в путь хоть завтра… Вот я и пригласил вас, чтобы вы, как военные и люди опытные, дали мне какой-нибудь совет. Мне жаль терять время, раз я знаю, что мое присутствие может значительно ускорить всеобщее восстание!
— Конечно, — сказал пан Луговский, — если такова воля вашего величества, то к чему медлить. Чем скорее, тем лучше!
— Надо пользоваться тем временем, пока неприятель не проведает об этом и не удвоит свою бдительность, — прибавил полковник Вольф.
— Неприятель принял меры предосторожности и по возможности занял все дороги, — сказал Кмициц.
— Как так? — спросил король.
— Государь, ваше намерение вернуться — для шведов не новость. Чуть не каждый день по всей Речи Посполитой проходит слух, что ваше величество уже в пути или же на границе. Поэтому надо соблюдать величайшую осторожность и пробраться тайком, ущельями, так как дороги заняты отрядами Дугласа.
— Самая лучшая осторожность, — сказал, глядя на Кмицица, пан Тизенгауз, — это триста верных солдат, и если государь поручил мне команду над ними, то я проведу его невредимым и по трупам Дугласовых отрядов.
— Вы проведете, если наткнетесь не более чем на триста, на шестьсот или на тысячу людей, но если вы встретите большие силы, которые вам устроят засаду, что будет тогда?
— Я сказал: триста, — ответил Тизенгауз, — ибо мы пока говорили о трехстах. Если этого мало, то можно будет достать пятьсот и больше.
— Боже сохрани! Чем больше отряд, тем больше слухов о нем будет! — сказал Кмициц.
— Но ведь я думаю, что маршал коронный поспешит нам навстречу со своими полками? — заметил король.
— Пан маршал не поспешит, — ответил Кмициц, — так как он не будет знать ни дня, ни часа, а если бы и знал, то по дороге могут случиться какие-нибудь препятствия, ибо трудно все предвидеть…
— Это говорит солдат, настоящий солдат! — сказал король. — Я вижу, что для тебя война не новость.
Кмиции улыбнулся, так как вспомнил свои походы на Хованского. Кто лучше его знал такие дела! Кому, как не ему, можно было бы поручить провести короля!
Но пан Тизенгауз, по-видимому, был другого мнения, чем король, так как он наморщил брови и, криво улыбнувшись, обратился к Кмицицу:
— Мы ждем вашего опытного совета.
Кмициц почувствовал злобу в этом вопросе и, уставившись глазами на Тизенгауза, ответил:
— Мое мнение, что чем меньше будет отряд, тем легче будет проскользнуть.
— Но как же это сделать?
— Государь, — ответил Кмициц, — вы можете сделать как вам будет угодно, но мне мой разум подсказывает следующее: пусть пан Тизенгауз отправится вперед с драгунами, распустив умышленно слух, что он сопровождает короля, чтобы привлечь к себе неприятеля. Уж его дело справляться так, чтобы выйти невредимым из этого предприятия. А мы, в числе нескольких человек, отправимся через день или через два, и, когда внимание неприятеля будет направлено уже в другую сторону, нам легко будет пробраться в Любомлю.
Король в восторге захлопал в ладоши.
— Сам Бог послал нам этого солдата! — воскликнул он. — И Соломон не придумал бы ничего лучше. Я совершенно согласен с его мнением, и иначе быть не может. Короля будут ловить среди драгун, а король проскользнет у них под носом. Ничего лучше и быть не может!
— Ваше величество, это шутка! — воскликнул Тизенгауз.
— Солдатская шутка! — ответил король. — Впрочем, будь что будет, я от этого плана не отступлю.
У Кмицица глаза загорелись от радости, что его мнение одержало верх, но Тизенгауз вскочил с места.
— Ваше величество, — воскликнул он, — я отказываюсь от команды над драгунами! Пусть их ведет кто-нибудь другой!
— Это еще почему? — спросил король.
— Ибо если вы поедете без конвоя, государь, отдаваясь на волю судьбы, подвергая себя всем опасностям, которые могут случиться, то я хочу быть при вас, защищать вас грудью и в случае нужды умереть.
— Я благодарю тебя за искреннее желание, — ответил Ян Казимир, — но ты успокойся, ибо, поступая именно так, как советует пан Бабинич, мы скорее всего будем в безопасности.
— То, что советует пан… Бабинич… или как его там зовут, — пусть он возьмет на собственную ответственность. Может быть, ему и нужно, чтобы ваше величество забрели в горы и оставались там без всякой защиты… Я беру Бога и всех здесь присутствующих в свидетели того, что от всей души отговаривал.
Не успел он докончить, как Кмициц вскочил и, остановившись перед паном Тизенгаузом лицом к лицу, спросил:
— Что вы понимаете под этим, ваша милость?
Но Тизенгауз высокомерно смерил его глазами с ног до головы.
— Эй, потише, панок, я вам не ровня!
Кмициц с молниями в глазах ответил:
— Не знаю, кто кому был бы не ровня, если б не…
— Что — если б не?.. — спросил, глядя ему пристально в глаза, Тизенгауз.
— Я и не с такими, как вы, сталкивался!
— Замолчите, — сказал вдруг король, наморщив брови, — не поднимайте ссоры.
В Яне Казимире было столько величия, что оба молодых человека смущенно замолчали, вспомнив, что они стоят перед королем. А король сказал:
— Никто не должен считать себя выше этого кавалера, который взорвал шведское орудие и вырвался из неприятельских рук, даже если бы он был мелкий шляхтич, хотя, по-видимому, это не так, ибо птица видна по полету, а человек по поступкам. Бросьте ссориться! — Тут король обратился к Тизенгаузу: — Если хочешь, ты можешь оставаться с нами, запретить тебе этого я не могу. Драгун поведет Вольф или Денгоф. Но с нами будет и Бабинич, и мы последуем его совету, так как он пришелся нам по сердцу.
— Я умываю руки, — сказал Тизенгауз.
— Но держите все в тайне! Драгуны пусть сегодня выйдут, и сегодня же нужно пустить слух, что и мы находимся среди них… Будьте наготове, потому что неизвестно, когда мы выступим… Тизенгауз, иди и дай приказ ротмистру драгун.
Тизенгауз вышел, заломив руки от гнева и скорби, за ним разошлись и другие офицеры.
В тот же день по всей Глогове распространился слух, что король Ян Казимир уже отправился к границам Речи Посполитой. Многие, даже сенаторы, думали, что отъезд действительно состоялся. Умышленно высланные гонцы повезли это известие в Ополье и в пограничные горы.
Тизенгауз хотя он и заявил, что умывает руки, но не сдался; как приближенный короля, он имел постоянный доступ к особе монарха, и в тот же день, лишь только драгуны выступили, он стоял уже перед королем или, вернее, перед королевской четой, так как здесь же была и Мария-Людвика.
— Я пришел за приказаниями, — сказал он, — когда мы выступаем?
