В то время, когда вся Речь Посполитая восставала, Карл-Густав все еще был в Пруссии, занятый осадой тамошних городов и переговорами с курфюрстом.
После неожиданно легкого покорения дальновидный полководец вскоре заметил, что шведский лев пожрал больше, чем мог переварить. После возвращения Яна Казимира он потерял надежду удержать за собой Речь Посполитую, но, отказываясь в душе от целого, он хотел удержать хотя бы большую часть, а главное — королевскую Пруссию, провинцию, примыкавшую к его Поморью, плодородную, богатую, с массой городов.
Но эта провинция первой стала защищаться и теперь все еще продолжала стоять на стороне прежнего государя и Речи Посполитой. Возвращение Яна Казимира и война, начавшаяся Тышовецкой конфедерацией, могла оживить дух местных жителей, укрепить их в верности королю, поэтому Карл-Густав решил подавить восстание, разбить силы Казимира, чтобы отнять у пруссаков надежду на помощь.
Он должен был это сделать еще и потому, что считался с курфюрстом, который всегда готов был стать на сторону сильного. Король шведский узнал его слишком хорошо и ни минуты не сомневался, что если счастье улыбнется Казимиру, то он опять перейдет на его сторону.
И так как осада Мальборга шла туго, ибо чем дольше его осаждали, тем лучше его защищал Вейхер, то Карл-Густав опять двинулся в Речь Посполитую, чтобы снова встретиться с Яном Казимиром и настигнуть его, хотя бы в последних пределах страны.
А так как он привык быстро исполнять свои решения, то он собрал полки, осаждавшие города, и, прежде чем кто-нибудь в Речи Посполитой успел опомниться, прежде чем известие об его походе успело распространиться, он уже миновал Варшаву и бросился в самый огонь восстания.
Он шел подобно буре, полный гнева, мести и жестокости. Его десятитысячное войско топтало поля, еще покрытые снегом, по дороге к нему присоединялась пехота крепостных гарнизонов, и он несся как ураган к югу Речи Посполитой.
По дороге жег и резал. Это не был уже прежний Карл-Густав, добрый, милостивый и веселый государь, который рукоплескал на смотрах польским конным полкам, льстил на пирах шляхте и добивался симпатий войск. Теперь всюду, где он показывался, ручьем лилась кровь шляхты и мужиков. По дороге он разбивал «партии», вешал пленных и никого не оставлял в живых.
Но как бывает, когда по лесной чаще пробегает огромный, тяжелый медведь, ломая кусты и деревья по дороге, а за ним идут по следам волки, не смея преградить ему дорогу и все ближе наступая сзади, так и эти «партии» шли за армией Карла, сбиваясь все более тесными толпами, и шли за шведами, как тень идет за человеком, даже неотступнее, чем тень, ибо и днем и ночью, и в бурю и в вёдро; а перед ними разрушали мосты, истребляли запасы, так что он шел точно по пустыне, ночуя под открытым небом и нигде не находя провианта.
Сам Карл-Густав вскоре понял, за какое страшное предприятие он взялся. Война разливалась вокруг него, как разливается море вокруг корабля. В огне была Пруссия, в огне была Великопольша, которая первая приняла шведское подданство и теперь первая хотела свергнуть с себя иго шведов, в огне были Малополыпа, и Русь, и Литва, и Жмудь. В замках и в больших городах, точно на островках, шведы еще держались, но деревни, леса, поля, реки были уже в польских руках. Не только один человек, не только маленький отряд, но даже целый полк не мог ни на час отстать от главной армии, так как сейчас же пропадал без вести, а пленники, попадавшие в руки мужиков, умирали в страшных мучениях.
Напрасно Карл-Густав велел объявить по городам и деревням, что если мужик доставит шведам вооруженного шляхтича живым или мертвым, то он получит свободу на вечные времена и даже землю в награду. Мужики вместе со шляхтой и мещанами укрывались в лесах. И весь народ с гор, из дремучих лесов, с лугов и полей был в лесах, устраивал засады шведам, нападал на небольшие отряды, резал разведчиков. Цепы, вилы и косы обагрялись шведской кровью не меньше шляхетских сабель.
И гнев все больше охватывал сердце Карла. Несколько месяцев тому назад он с такой легкостью занял эту страну и теперь никак не мог понять, что случилось. Откуда эти силы, откуда это сопротивление, откуда эта страшная война на жизнь и на смерть, конца которой он не видел и не мог предугадать.
В шведском лагере часто собирался военный совет. Кроме короля на нем присутствовали: его брат Адольф, командовавший армией, Роберт Дуглас, Генрих Горн, родственник того, который был убит под Ченстоховом, Вальдемар, принц датский, и тот Мюллер, который оставил свою боевую славу у подножия Ясной Горы, и Ашенберг, лучший кавалерист шведской армии, и Гаммершильд, который заведовал артиллерией, и старый разбойник, фельдмаршал Арфуйд Виттенберг, славившийся своими грабежами и доживавший свои последние дни, так как его снедала французская болезнь, и Форгелль, и много других — все известные полководцы, своими военными талантами уступавшие только королю.
Все они боялись в душе, как бы войско вместе с королем не погибло от непосильных трудов, от недостатка провианта и от ненависти поляков. Старик Виттенберг прямо советовал королю оставить мысль о походе.
— Как же вы, ваше величество, будете углубляться в страну в погоне за неприятелем, который уничтожает все по пути и сам остается незримым? Что вы сделаете, если у нас не будет для лошадей не только сена и овса, но Даже старой соломы, а люди будут умирать от утомления? Где те войска, которые могут прийти к нам на помощь, где те замки, в которых мы могли бы найти припасы и дать отдых утомленным членам? Я не могу равняться славой с вашим величеством, но, если бы я был Карлом-Густавом, я бы никогда не стал рисковать этой славой, добытой столь великими победами.
На это Карл-Густав ответил:
— То же самое сделал бы и я, если бы был Виттенбергом.
Потом он упомянул про Александра Македонского, с которым любил себя сравнивать, и снова отправился вперед, в погоню за паном Чарнецким; а Чарнецкий, силы которого были невелики и состояли из малоопытных полков, удирал от него, но удирал как волк, готовый каждую минуту оскалить зубы. Иногда он шел впереди шведов, иногда сбоку; иногда, засев в глухих лесах, он пропускал их вперед, так, что они думали, будто гонятся за ним, а он шел сзади, резал отставших, то тут, то там ловил разведочные отряды, разбивал запаздывавшие пехотные полки, нападал на обоз с провиантом. И шведы никогда не знали, с какой стороны он идет и с какой может напасть. Иногда в ночной темноте они открывали ружейный и пушечный огонь по зарослям, думая, что перед ними неприятель. Они смертельно уставали, шли, голодая и холодая, а этот «vir molestissimus»[48] вечно висел у них на шее, как градовая туча над колосящимся полем.
Наконец они настигли его под Голембом, недалеко от впадения Вепря в Вислу. Некоторые польские полки, стоявшие наготове, стремительно бросились на неприятеля и вызвали в шведском войске смятение. Впереди всех мчался пан Володыевский со своим ляуданским полком и набросился на датского королевича Вальдемара; паны Кавецкие, Самуил и Ян, опрокинули с пригорка панцирный полк наемных англичан Викильсона и в одно мгновение проглотили его, как щука глотает карася. Пан Малявский столкнулся с князем бипонским с такой страшной силой, что люди и лошади превратились в какую-то клубящуюся массу. Через несколько минут шведы были отброшены к Висле, а Дуглас, увидев это, поспешил к ним на помощь со своими отборными рейтарами. Но и это подкрепление не могло сдержать натиска; шведы стали прыгать с высокого берега на лед, устилая его трупами, черневшими на снегу, как буквы на листе белой бумаги. Королевич Вальдемар и Викильсон были убиты, князь бипонский, упавший вместе с лошадью, сломал себе ногу; но пали и оба пана Кавецкие, Малявский, Рудовский, Роговский, Тыминский, Хоинский и Порванецкий; один только пан Володыевский не получил ни одной раны, несмотря на то что нырял в шведские ряды, как утка.
Но вот подошел и сам Карл-Густав с главными силами и пушками, и тогда ход сражения изменился. Некоторые полки Чарнецкого, плохо обученные и малодисциплинированные, не сумели вовремя выстроиться; у одних не было под рукой лошадей, другие, стоявшие по дальним деревням, несмотря на приказы быть всегда наготове, расположились на отдых в хатах. Когда неприятель напал на них неожиданно, они бросились врассыпную и побежали к Вепрю. Чарнецкий велел дать сигнал к отступлению, чтобы не погубить полков, которые первыми бросились на шведов. Одни пошли за Вепрь, другие в Консковолю, оставляя поле победы за Карлом, так как тех, которые уходили, долго преследовали полки Зброжека и Калинского, которые оставались еще на стороне шведов.
В шведском лагере царила безмерная радость. Правда, победа эта доставила шведам самые ничтожные трофеи: несколько мешков с овсом да несколько пустых возов, но на этот раз Карл и не думал о