обращался к нему за советами, тем более что слышал от княгини Гризельды, что и князь Еремия уважал Заглобу и называл его «vir incomparabilis»[50]. Каждый день за столом Заглоба рассказывал о прошлом, о войне с казаками, об измене Радзивилла и о том, как он вывел в люди пана Сапегу.
— Я советовал ему, — говорил он, — носить в кармане конопляное семя и есть понемногу. Так он к нему привык, что то и дело вынет зерно, разгрызет, мякоть съест, а шелуху выплюнет. Ночью, только лишь проснется, — сейчас же ест. С тех пор он так поумнел, что самые близкие его не узнают.
— Как же это так? — спросил староста калуский.
— В конопле содержится масло, а всем известно, что масло в голове — необходимейшая вещь.
— Да ведь масло идет в желудок, а не в голову! — возразил один из полковников.
— Est modus in rebus![51] — ответил Заглоба. — Надо пить побольше вина: масло, как более легкое, всегда будет наверху, а вино, которое всегда бросается в голову, поднимет с собой и масло. Этот секрет мне известен от Лупула, валахского господаря, после которого, как вам известно, валахи хотели избрать меня на престол; но султан, предпочитавший господарей, у которых не могло бы быть потомства, поставил мне такие условия, на которые я не мог согласиться…
— Вы, должно быть, сами ели много конопляного семени? — спросил Себепан.
— Я не нуждался, но вашей вельможности советую от всего сердца! — ответил Заглоба.
Многие, услышав эти смелые слова, испугались и думали, что староста обидится; но он или не понял, или не хотел понять и только улыбнулся и спросил:
— А подсолнечные зерна могут заменить конопляное семя?
— Могут, — ответил Заглоба, — но так как подсолнечное масло тяжелее конопляного, то вино надо пить крепче, чем то, которое мы пьем сейчас.
Староста понял, в чем дело, и велел принести самых лучших вин. Наступило общее веселье. Пили за здоровье короля, за здоровье хозяина и пана Чарнецкого. Пан Заглоба разошелся так, что никому не давал сказать ни слова. Он распространялся о голембской битве, в которой действительно отличался, хотя, служа в ляуданском полку, и не мог поступить иначе. А так как от пленных шведов из полка Дюбуа узнали о смерти принца Вальдемара, то ответственность за его смерть пан Заглоба принял на себя.
— Эта битва пошла бы иначе, — говорил он, — если бы я накануне не уехал в Баранов, к канонику, и Чарнецкий, не зная, где я, не мог со мной посоветоваться. А может быть, и шведы прослышали, что у каноника прекрасный мед, и потому подошли к Голембу. Когда я вернулся, было уже поздно, король уже наступал, и надо было ударить на шведов. Мы пошли в огонь, но что делать, если ополченцы тем показывают свое отвращение к неприятелю, что поворачиваются к нему спиной! Не знаю, как пан Чарнецкий без меня обойдется.
— Обойдется! Не бойтесь! — сказал Володыевский.
— И я знаю почему! Король шведский предпочитает гнаться за мной в Замостье, чем искать его на Висле. Я не отрицаю, что Чарнецкий хороший солдат, но когда он начнет крутить свою бороду и смотреть своими рысьими глазами, то самому заслуженному офицеру кажется, что он не офицер, а солдат. Он не обращает внимания на чин, вы сами были свидетелями, как он велел Жирского волочить по майдану привязанным к лошадям за то только, что тот не дошел со своим отрядом до того места, куда ему было приказано. Со шляхтой, мосци-панове, надо обращаться по-отечески. А скажешь ему: «Пан брат, иди туда- то», да растрогаешь его, да помянешь о бедствиях отчизны, и он пойдет дальше, чем любой солдат, служащий ради жалованья.
— Шляхтич — шляхтичем, а война — войной! — отозвался староста.
— Вы это очень тонко сказали! — ответил Заглоба.
— Но, в конце концов, Чарнецкий подстроит штуку Карлу, — заметил Володыевский, — я был не на одной войне и могу об этом судить.
— Раньше Чарнецкого мы сами подстроим ему штуку под Замостьем, — возразил староста, выпячивая губы, грозно тараща глаза и подбочениваясь. — Ба! Что мне? Кого в гости прошу, тому и отворю двери.
И пан староста засопел, стал ударять коленями в стол, откинувшись назад, вертеть головою, сверкать глазами и говорить, по привычке, с некоторой грубоватой небрежностью.
— Что он мне? Он хозяин в Швеции, а я — Себепан в Замостье. Eques polonus sum![52] Я — Замойский, а он король шведский, а Максимилиан был австрийский, что? Идет? Пусть идет… Посмотрим! Ему мало Швеции, а мне достаточно Замостья, но я его не дам!
— Приятно слушать, мосци-панове, не только такое красноречие, но и столь высокие чувства! — воскликнул Заглоба.
— Замойский — всегда Замойский! — воскликнул обрадованный похвалой староста. — Мы еще не кланялись и кланяться не будем… Замостья не отдам, и баста!
— За здоровье хозяина! — крикнули офицеры.
— Виват! Виват!
— Пане Заглоба! — крикнул староста. — Я не пущу шведского короля в Замостье, а вас из Замостья!
— Спасибо за радушие, пане староста, но вы этого не сделаете, ибо, насколько бы вы опечалили Карла первым решением, настолько обрадовали бы его вторым.
— Тогда дайте слово, что вы приедете ко мне после войны!
— Даю…
Долго еще пировали, пока сон не стал смежать глаза рыцарей; они пошли отдыхать, тем более что вскоре для них должны были начаться бессонные ночи, так как шведы были уже близко и передовые отряды могли появиться с часу на час.
— Он таки не сдаст Замостья! — говорил Заглоба Скшетускому и Володыевскому, возвращаясь домой. — Вы заметили, панове, как мы подружились? В Замостье будет хорошо и мне и вам! Нас теперь водой не разольешь! Хороший человек! Гм! Если бы он был моим ножиком и если бы я носил его У пояса, я бы часто точил его на оселке, а то он туповат! Но он хороший человек и не изменит, как те биржанские негодяи! Вы заметили, как магнаты льнут к старому Заглобе? Просто отбоя нет! Только я от Сапеги отделался, а Другой уж тут как тут! Но я его настрою и такую арию заиграю на нем шведам, что они насмерть запляшутся под Замостьем…
Дальнейший разговор был прерван шумом, долетавшим из города. Через минуту мимо них быстро прошел знакомый офицер.
— Стой! — крикнул Володыевский. — Что там?
— С валов видно зарево. Щебжешин горит! Шведы уже здесь!
— Пойдемте на валы, Панове! — сказал Скшетуский.
— Идите, а я немного вздремну; мне надо собраться с силами на завтра, — ответил Заглоба.
III
В ту же ночь пан Володыевский отправился на разведки и захватил несколько пленных, которые подтвердили, что шведский король действительно находится в Щебжешине и скоро станет под Замостьем.
Известие это очень обрадовало старосту: он так расшевелился и ему так хотелось испробовать свои пушки и стены на шведах. К тому же он полагал, и вполне основательно, что если в конце концов придется сдаться, то он все же задержит шведов на несколько месяцев, а за это время Ян Казимир соберет войска, возьмет на помощь всю орду и приготовится к победоносному отпору.
— Раз мне представляется возможность оказать услугу отчизне и королю, — говорил он на военном совете, — то говорю вам, что скорее взорву себя сам, чем сюда ступит хоть одна шведская нога. Они хотят взять Замойского силой? Пусть берут! Посмотрим, кто лучше! Я надеюсь, что вы, Панове, будете помогать мне всей душой?
— Мы все готовы погибнуть с вашей вельможностью! — хором ответили все офицеры.
— Только бы начали осаду! — сказал Заглоба. — А то они еще готовы оставить ее. Я первый, панове,
