— Но им не пришлют помощи из города, так как все внимание обращено на Бабинича, — ответил король. — И так это и будет, увидите! Сейчас прикажу начать штурм, только перекрещу Бабинича.
С этими словами король взял из рук ксендза Цецишовского золотой крест, с частицами древ честного креста, высоко поднял его над головой и осенил крестным знамением далекий форт, покрытый дымом и огнем, и сказал:
— Боже Авраама, Исаака и Иакова, сжалься над народом твоим и пошли помощь погибающим! Аминь! Аминь! Аминь!
XIII
Начался кровавый штурм со стороны Нового Света к Краковскому предместью, не особенно удачный, но все-таки отвлекший внимание шведов от форта, который защищал Кмициц, и давший его людям возможность отдохнуть. Поляки подвинулись ко дворцу Казимира, но не могли удержать этой позиции.
С другой стороны штурмовали дворцы Даниловича и дом гданьского посольства, но также безуспешно. В этом штурме пало несколько сот человек. Одно лишь утешало короля: он видел, что даже ополченцы с великим мужеством и самопожертвованием рвутся на стены и что после нескольких неудачных попыток взять город войско не только не пало духом, но было уверено в победе.
Самым счастливым событием этих дней было прибытие Яна Замойского и Чарнецкого. Первый из них привел с собой прекрасную пехоту и тяжелые орудия из Замостья, каких не было у шведов. Другой, окружив частью литовских войск и полесского ополчения армию Дугласа, прибыл в Варшаву, чтобы принять участие в генеральном штурме.
На форту, взятом Кмицицем, были поставлены большие орудия, из которых сейчас же стали обстреливать стены и ворота и заставили замолчать пушки шведов. Тогда генерал Гродзицкий занял форт, а Кмициц вернулся к своим татарам.
Но не успел он доехать до своей квартиры, как его вызвали в Уяздов. Король в присутствии всего штаба осыпал похвалами молодого рыцаря, не жалели похвал ни Чарнецкий, ни Сапега, ни Любомирский, ни коронные гетманы, а он стоял перед ними в изорванной и испачканной землею одежде, с лицом, покрытым пороховым дымом, усталый и изнуренный, но довольный тем, что удержал форт, заслужил столько похвал и стяжал великую славу.
Поздравляли его среди других Володыевский и пан Заглоба.
— Вы представить себе не можете, пан Андрей, как король вас любит, — сказал маленький рыцарь. — Вчера я был на военном совете — пан Чарнецкий взял меня с собой. Речь шла о штурме, об известиях с Литвы и о том, как там свирепствовал Понтус. Решили поддержать там восстание. Сапега предложил послать туда несколько полков под начальством человека, который сумел бы быть там тем, чем Чарнецкий был в Короне. Король ответил: «Такой человек только один: Бабинич!» Все с этим согласились.
— На Литву, особенно на Жмудь, я охотно поеду, — ответил Кмициц, — я сам хотел просить короля об этом, только жду взятия Варшавы!
— Завтра генеральный штурм, — сказал, приближаясь, Заглоба.
— Я знаю, а как чувствует себя Кетлинг?
— Кто такой? Может быть, Гасслинг?
— Все равно, у него две фамилии, как это часто бывает у англичан и шотландцев.
— Правда, — сказал Заглоба, — а у испанцев особое имя на каждый день недели. Ваш человек сказал мне, что Гасслинг, или Кетлинг, уже здоров; ходит, говорит, лихорадка у него прошла, и только каждый час требует есть.
— А вы были у него? — спросил Кмициц у маленького рыцаря.
— Не был, времени нет. Да кто будет думать об этом перед штурмом.
— Так идемте сейчас!
— Идите лучше спать, — сказал Заглоба.
— Правда! Правда! Я еле стою на ногах!
Вернувшись к себе, пан Андрей последовал совету Заглобы, тем более что и Гасслинга он застал спяшим. Зато вечером его пришли проведать Заглоба и Володыевский и уселись в просторном бараке, который татары построили для своего «багадыря». Кемличи наливали им старый столетний мед, который король прислал Кмицицу в подарок, и они пили его с наслаждением, так как день был жаркий. Гасслинг, еще бледный и изнуренный, казалось, черпал в этом драгоценном напитке новые жизненные силы. Заглоба чмокал языком и вытирал пот со лба.
— Ишь как там орудия гремят, — сказал, прислушиваясь, молодой шотландец. — Завтра вы пойдете на штурм… Хорошо здоровым! Бог вас благослови! Я чужеземец и служил, как обязался, но вам желаю всего лучшего. Ах, что это за мед! Жизнь, жизнь в меня вступает.
Сказав это, он откинул назад свои золотистые волосы и поднял к небу голубые глаза. Лицо было прекрасно, с его почти детским выражением. Заглоба поглядывал на него с некоторой нежностью.
— Вы говорите по-польски, пан кавалер, не хуже любого из нас. Станьте поляком, полюбите нашу отчизну, хорошее дело сделаете, в меде недостатка у вас не будет! Права гражданства у нас даются легко.
— Тем более что я дворянин, — сказал Гасслинг. — Полная моя фамилия Гасслинг-Кетлинг оф Эльгин. Род наш из Англии, хотя поселился в Шотландии.
— Это далекие заморские страны, тут человеку лучше живется! — сказал Заглоба.
— Мне тут хорошо!
— Но нам плохо, — сказал Кмициц, который с самого начала нетерпеливо ерзал на скамье. — Нам хочется слышать о том, что было в Таурогах, а вы, панове, перечисляете родословные!
— Спрашивайте, я буду отвечать!
— Вы часто видывали панну Биллевич?
На бледном лице Гасслинга выступил румянец.
— Ежедневно, — ответил он.
Кмициц стал смотреть на него пристально.
— Откуда у нее такое доверие к вам? Отчего вы покраснели? Ежедневно? Как ежедневно?
— Она знала, что я желаю ей добра, так как оказал ей несколько услуг. Но это вы увидите из моего рассказа, а пока я начну с начала. Вы, быть может, не знаете, что меня не было в Кейданах, когда князь- конюший приехал и увез в Тауроги эту панну. Почему так случилось, я говорить не буду, ибо это толковали по-разному, скажу лишь, что, как только они приехали, все заметили, что он безумно влюблен.
— Чтоб его Бог наказал за это! — крикнул Кмициц.
— Начались пиры и забавы, каких раньше никогда не бывало, охоты и турниры. Со стороны можно было бы подумать, что никакой войны нет, а тут каждый день приходили письма, приезжали послы от курфюрста и князя Януша. Мы знали, что князь Януш окружен Сапегой и конфедератами, что он умоляет брата о спасении, так как ему грозит гибель. А мы ни с места! На прусской границе стояли готовые войска, а мы не шли на помощь князю, так как Богуслав не мог оторваться от панны.
— И потому Богуслав не пошел на помощь брату? — спросил Заглоба.
— Потому и не пошел. То же самое говорил и Петерсон, и все его приближенные. Многие роптали на это, но многие были довольны, что Радзивиллы погибнут. Сакович занимался делами вместо князя, отвечал на письма, разговаривал с послами. А князь если и думал о чем-нибудь, то только о забавах, кавалькадах или охотах. Он, скупец, стал швыряться деньгами, велел на милю вырубить лес, чтобы из окон панны был вид красивей. Словом, он сыпал ей под ноги цветы и принимал ее так, точно она была королевой шведской. Многие жалели ее, именно поэтому и говорили: «Все это на ее погибель: жениться князь не женится, и только лишь добьется взаимности, сейчас же доведет до греха!» Но оказалось, что эту панну не легко довести…
— А что?! — воскликнул, вскакивая, Кмициц. — Я это лучше всех знаю! Как же панна Биллевич принимала эти королевские почести? — спросил Кмициц.
