– Здравствуйте! – заулыбался Илья. – Осмотреть можно экспозицию?
Пожилая стала суетливо искать билеты. Молодая куда-то побежала… Роман огляделся, увидел на стене несколько портретов. Портреты были старинные, потемневшие, написанные явно неважным художником – лица изображенных людей имели карикатурный вид, непропорциональные черты. А может, изображенные в самом деле были такими – какой-нибудь вырождающийся дворянский род.
Помня, что Илья купил билеты на автобус (за гостиницу заплатили порознь), деньги в музей выложил Роман. Вход стоил тридцатку.
– Вам с экскурсией или сами посмотрите? – спросила пожилая. – На цену не влияет.
– Тогда с экскурсией. Чем больше соберем сведений, тем лучше.
Служительница насторожилась:
– Каких сведений?
– Ну, о городе вашем, районе. – И, видя, что тревога женщины только усилилась, Роман стал объяснять: – Мы из Москвы приехали, писатели.
– Да?.. И с какой целью?
– В смысле? Приехали?.. С городом ознакомиться. Может, повесть напишем, вся Россия узнает.
Тут вернулась молодая, запыхавшись, выпалила:
– Можно начинать осмотр.
– Оксана, – то ли суховато, то ли ответственно сказала пожилая, – молодые люди – писатели. Проведи, пожалуйста, экскурсию.
Оксана расцвела, взяла со стола указку:
– Пожалуйста!
Впрочем, осматривать особенно было нечего – традиционный набор краеведческих музеев. Выделялись лишь коллекции женских головных уборов (правда, выцветших и пыльных) и стеклянных бутылок разнообразной формы.
– А эти портреты, – приподняла указку экскурсоводша к тем картинам с карикатурными лицами, – из усадьбы Катениных, находившейся…
– О, как скучны статьи Катенина, – автоматически произнес Роман одну из самых распространенных в Литинституте поговорок: так там обычно отвечали на вопрос, понравился ли такой-то текст такого-то студента.
– Павел Александрович Катенин, – голос Оксаны стал звеняще строгим, – замечательный русский писатель, критик, переводчик. Это именно о нем Александр Сергеевич Пушкин сказал в своем бессмертном романе в стихах «Евгений Онегин»: «Там наш Катенин воскресил Корнеля гений величавый». И вообще отношения Пушкина и Катенина отмечены какой-то особой теплотой и взаимной симпатией. Хотя они принадлежали к разным направлениям русской литературы – Пушкин был членом прогрессивного «Арзамаса», а Катенин являлся сторонником ревнителей русского языка. Но именно Катенина Александр Сергеевич призывал в одном из писем: «Голос истинной критики необходим у нас; кому же, как не тебе, забрать в руки общее мнение и дать нашей словесности новое, истинное направление?» По одной этой цитате видно, насколько Пушкин ценил литературный талант Павла Александровича Катенина.
В музее было очень жарко натоплено (именно натоплено – воздух попахивал печкой), Роман почувствовал, что его развозит; слушать становилось все тяжелее, глаза слипались, нижнюю челюсть выворачивала зевота. Но приходилось расплачиваться за обидевшую экскурсоводшу поговорку. Стоять и, пялясь на портреты, узнавать ненужные, в сущности, подробности.
– В одном из писем к Катенину Александр Сергеевич признавался: «Наша связь основана не на одинаковом образе мыслей, но на любви к одинаковым занятиям». И узнав, что Катенин оставил поэзию, которую Пушкин назвал «общей нашей любовницей», Александр Сергеевич неоднократно советовал Павлу Александровичу к ней вернуться. Или же всерьез заняться драматургией. «Ты сделаешь переворот в нашей словесности, – писал он, – и никто более тебя того не достоин». – Оксана перевела дух и с новым жаром продолжила: – Но надо сказать, что личное общение Александра Сергеевича и Павла Александровича, – эти частые называния имен-отчеств прокалывали Роману мозг, как иглы, – прерывалось на многие годы. Сначала Пушкин был сослан в южную ссылку, затем Катенина отправили за вольнодумство в ссылку в Кологрив. Нужно отметить, что Павел Александрович был близок к декабристскому движению, и только то, что он был выслан из Петербурга за три с половиной года до декабристского выступления, уберегло его от каторги…
– Ясно, – перебил Роман. – Спасибо вам за экскурсию, за…
– Простите, знаете, – в свою очередь перебила экскурсоводша, – очень обидно, когда человек – человек без всяких преувеличений выдающийся – для большинства людей ассоциируется лишь с каким-то анекдотом, иронической фразой…
– Что ж делать, – опять перебил Роман, – такова природа людей. – И обратился к Илье: – Ну что, пора нам? Еще церковь осмотреть.
– Вы хотите побывать в Успенской церкви? – обрадовалась Оксана.
– Ну, в той, на горочке.
– У Успенской церкви очень трагическая, но и счастливая судьба. Счастливая в первую очередь благодаря жителям Чухломы.
– Да?
– После Великой Октябрьской… – Экскурсоводша кашлянула и поправилась: – После Октябрьского переворота, как известно, началась борьба с религией. Многие церкви были закрыты, разрушены…
– Да, это мы знаем.
– Тучи сгустились и над нашей Успенской церковью. Ее то собирались снести, то устроить в ней общежитие. И здесь с самой лучшей стороны проявили себя женщины Чухломы – они прятали ключи от церковных дверей, вставали живой стеной вокруг своей святыни. – Экскурсоводша разволновалась, стала говорить быстрее и от этого не совсем грамотно. – Тогда власть пошла другим путем – ввела огромный налог на здание церкви. Люди продавали свое имущество, чтобы его уплатить. И в тысяча девятьсот сорок шестом году произошла победа – богослужение в Успенской церкви было возобновлено.
– Прекрасно! – выдохнул Роман и потянул пребывающего в каком-то странном, сонно-зачарованном состоянии Илью к выходу. – Нам пора, к сожалению.
Оксана опечалилась:
– Очень жаль. У нас ведь еще экспозиция, посвященная замечательному русскому писателю Алексею Феофилактовичу Писемскому, начинаем собирать материалы, связанные с блистательным русским артистом Михаилом Пуговкиным. У нас уже есть, – она пошла вслед за Романом и Ильей, – несколько предметов. Также собираем экспозицию о нашем земляке, выдающемся философе Александре Зиновьеве… Да, вы не знаете! Ведь недавно было установлено, что корни первого космонавта Юрия Алексеевича Гагарина – тоже с чухломской земли! Его прадед жил в деревне Конышево…
– Фуф! – Роман скорей натянул шапочку на вспотевшую голову. – Надо посидеть, пивка, может, выпить. А?
– Можно посидеть, – бесцветно отозвался Илья, – а можно пойти.
– Куда?
– Куда-нибудь. Какая разница…
Роман огляделся.
– Церковь осматривать не будем, все про нее нам уже известно… Так, рядом с гостиницей я закусочную видел. Пообедаем горяченьким заодно.
Закусочная отличалась от большинства городских построек: классическая стекляшка семидесятых годов, окна от крыши до земли.
Открыли тоже стеклянную (из оргстекла, видимо) дверь, вошли. Потоптались, сбивая с обуви снег.
То ли от топота, то ли от самого факта появления людей из-за единственного занятого стола вскочили двое парней. Молодых, лет двадцати пяти. Уставились на Романа с Ильей ошалело и выжидающе. Третий, седой и грузный, оставшись сидеть, тоже смотрел на вошедших, но спокойно. Посмотрел, оценил, сказал:
– Туристы, сука.
Молодые облегченно упали на стулья. Один из них, схватившись за пустую пивную кружку, вяло
