сдержан в проявлении своих чувств. Огорченная Анриетта встает и идет к огню, чтобы помешать угли. Пламя светит ей прямо в глаза, в которых стоят слезы. Моарк'х опускает голову. Хозяин Лану невольно вспоминает прежние разочарования — он не преуспел там, где слышал от других только жалобы, что их жены не успевают отдохнуть от родов; он вспоминает о злобе, о разочаровании, о резких словах, оставляющих занозы в сердце, об ощущении бесполезности своих усилий в жизни. От всего этого фермер только еще больше полюбил свою землю. Земля по-доброму принимала семя, которое он в нее бросал, и своей женской силой оплодотворяла это семя. Моарк'х никогда не понимал, почему Анриетта, ничем не отличавшаяся от прочих женщин, была ленивее самых ленивых земель. У бретонца в глазах всегда стоял кусок земли, усыпанный камнями, где никогда не проросло и травинки. Моарк'ха опять начали грызть сомнения. Анриетта, наверное, ошиблась. Опять ошиблась. Бретонец встает и начинает расхаживать по столовой, как это случается с ним в моменты гнева.
— Он не верит, — печально говорит Анриетта искоса смотрящей на хозяина Галиотт.
Моарк'х наконец замирает на месте.
— Прошло уже восемь лет, как я перестал верить. — Он пытается казаться спокойным. — Очень трудно представить, как вдруг все это произошло…
Анриетта произносит серьезным тоном:
— Мы, женщины, в этом никогда не ошибаемся, и я даже могу сказать, с какого времени ношу ребенка…
— Ну-ка скажи! — Моарк'х напряжен.
— Вспомни тот вечер, когда ты притащил каменную голову. Три месяца назад… Если не веришь, могу показать тебе живот, он уже начал пухнуть. Смотри сам…
Анриетта обиженно развязывает передник. Муж жестом останавливает ее:
— Если ты уверена!..
И ощущает облегчение.
Вдруг Моарк'х вспоминает об антикваре из Обиньи. Разве этот ученый человек не сказал, что древняя голова может излечивать от бесплодия? Он пытается усмехнуться.
— Боже. — Бретонец засовывает руки в карманы брюк. — … Боже, с его манерой насмехаться над другими…
— О ком ты? — спрашивает Анриетта, ничего не понимая.
— О том, кому продал голову. Он сказал, что достаточно погладить этот камень, чтобы… — Вдруг ему в голову приходит мысль. — Ты ее гладила?
Бретонца охватывает страх. А если он не может иметь детей? Такая мысль уже приходила ему в голову, но он никогда в это твердо не верил… Ну уж нет…
Ответ жены успокаивает его:
— Вспомни… Я почти тут же коснулась ее, а ты не захотел гладить… Ты не знал, что можно получить наслаждение, ощущая нежность ее щек и лба.
— Мне так больше нравится, — вполголоса говорит Моарк'х.
И соображает, что невольно поверил антиквару. Его разбирает смех. И все же он пытается изгнать из памяти сцену, когда держал камень, прижав к себе. Моарк'х убеждает себя, что торговец сказал «гладить», а не «держать», а это не одно и то же. Надо закончить этот чудесный день прогулкой, думает он, чтобы продышаться холодным воздухом, послушать скрип снега под ногами и посмотреть, хорошо ли защищены земля и посевы.
— Пойду пройдусь по лесу у Мальну, — произносит Моарк'х. Он нетерпеливо ищет за дверью и вдруг яростно спрашивает: — А куда делся мой черный пиджак?
Моарк'х вскидывает на плечо топор. Несмотря на два пиджака, крестьянин ощущает тяжелый, как свинец, холод, вцепляющийся в суставы, заставляющий их хрустеть, подобно хрусту снега под тяжелыми шагами фермера. Моарк'х направляется прямо к Мальну. Вот луг, а там поле овса, но все выглядит одинаково, словно равнина укрыта непорочным покровом, как девушка перед причастием. Бретонец проваливается в снег по щиколотку. Синева неба проникает в каждое углубление и густеет там. Год обещает быть удачным и воздаст за труды полностью. Моарк'х чувствует, что это будет год благодати, а не нищеты. Если снег удержится, он послужит лучше удобрений. Снег мешает лишь возчикам, поскольку в нем вязнут колеса. Моарк'х идет все медленнее. Он снова думает о ребенке, который родится у Анриетты, и с удовольствием представляет, что это будет мальчик. Крепкий и живой мальчуган. При этой мысли хозяин Лану с удовольствием оглядывает окружающие его просторы, сверкающие под солнцем. Все, что лежит внизу, принадлежит ему. Потом будет принадлежать его сыну. Он научит сына всему: тому, что надо делать, и тому, что делать не надо; откроет ему все тайны — как лучше сеять, как справиться с сорняками, как косить хлеб и получать солому. Он знает столько полезных секретов! А если парень захочет заниматься своими делами, его отрядят на работу, которая положит конец упрямству.
Каждый шаг становится все труднее и напоминает Моарк'ху о долгих охотах на равнинах Солони, где надо часто высоко поднимать ноги, чтобы переступить через заросли вереска, густые и покрытые розовой пеной, под которой прячутся острые шипы. Бретонец убеждает себя, что у него должен родиться сын, и только сын. Он хотел иметь сына, пусть и будет сын. Когда сеют пшеницу, вырастает пшеница, а не овес.
Чтобы продолжить тропинку, в изгороди был сделан пролом. Моарк'х минует изгородь и тут же видит зелень, охраняющую болото. Наконец он разом охватывает взглядом все поле. Фермер идет дальше и вдруг застывает на месте — ноги его напряжены, а сердце нещадно колотится в груди. Слюна комком застывает в горле. Мо-арк'ха внезапно охватывает гнев. Нижняя часть поля, та, что рядом с болотом, совсем не покрытая снегом, обнажает небу свое коричневое грязное брюхо, выровненное бороной. Более половины посева открыто морозу. Вихри ветра согнали почти весь снег. Тепло болота растопило оставшийся тонкий слой. Ничто не смогло удержать этот проклятый ветер, который слизнул пшеницу, чьи листочки уже выглянули из-под земли. Моарк'х бежит в поле, чтобы поближе увидеть разор. Он падает на колени. Опирается горячими ладонями о мерзлую землю. Потом ударами топора разрывает застывшую почву. Его подстегивает ярость. Холод уничтожил растения. Семена оказались бесполезными, как не попавшая в цель дробь. В горести бретонец бросает топор на землю. Встает на ноги и пересекает мертвое поле, крепко ударяя каблуками сапога о землю. Впервые зима сыграла с ним такую штуку. Когда жена наконец по его воле затяжелела, поле, над которым он столько трудился, принесло ему сплошные огорчения…
III
Люка еще помнит о страхах, испытанных во времена Моарк'ха. То были детские страхи, но теперь слуга медленно проникается ужасом по мере того, как дочь старого хозяина излучает все больше зла.
— Ну что? По-прежнему боишься?.. — В голосе Жанны звучит издевка.
Девушка бросает резкую фразу, словно лупит плетью по бокам волов в упряжи. Но Люка замер на месте. Он охвачен немым ужасом, голова гудит от беспорядочных мыслей, зрачки расширились. Воспоминания огненными образами мелькают перед глазами, и парень не в силах отвести взгляд в сторону. Жанна снова хлещет его словами:
— Трус… я думала, ты мужчина, а ты трясешься при виде булыжников… Блез…
Услышав ненавистное имя, слуга приходит в себя.
— Что Блез?.. Чем лучше этот Блез, ведь он не имеет никакого отношения к нам…
Люка багровеет от ярости, вызывая смех Жанны.
— Ну и дела! Имя Блеза производит на тебя большее впечатление, чем я рассчитывала… Можно подумать, что этот парень заводит тебя сильнее, чем я…
— Не ерепенься, Жанна… Не забывай, я знаю такие вещи, о которых в Лану лучше вслух не говорить…
Люка подходит к девушке. Его рука скользит туда, где под длинную черную юбку заправлена блузка в красную клетку с голубыми полосками. Неуверенные вначале пальцы постепенно смелеют и все крепче
