просьбу, полковник подчеркнул, что если сорок лет назад руководимой им группе удалось парализовать этот узел, то и сейчас его знания помогут в разминировании.
У генерала, привыкшего ценить каждую минуту своего времени, уже вертелся на языке отказ. Действительно, чем он мог помочь в разминировании, если и в глаза не видел узла заграждений, о котором говорил полковник? Более того, он не знал даже приблизительного места его расположения и не обладал какими-либо конкретными данными о нем. Так что вся информация, которой он располагал по интересующему полковника вопросу, могла быть сообщена им сейчас по телефону. Однако последние слова собеседника заставили его изменить решение.
— Товарищ генерал, мы потревожили не только вас. Нами приглашен еще один участник вашей тогдашней группы.
Генерал почувствовал, как сразу пересохло во рту и гулко застучало сердце.
— Кто именно? — спросил он.
— Лейтенант запаса Вовк, — спокойно прозвучал ответ.
— Вовк? Неужели… — голос генерала осекся.
— Так точно, товарищ генерал, ваш бывший старшина жив. И завтра прибудет в район разминирования.
— Хорошо, ждите и меня.
Опустив трубку на рычаг, он еще некоторое время стоял у аппарата. Вовк, старшина Вовк, так ты, оказывается, жив? Тот, которого он знал всего неделю, но который остался в памяти на всю жизнь…
Он принимал свой первый в жизни взвод утром. Ярко светило солнце, тихо шумел в кронах деревьев ветерок. Пахло свежей травой, от бегущего рядом ручья несло прохладой. Настроение было прекрасным, внутри все пело, улыбка сама просилась на лицо. В новеньком офицерском обмундировании, с туго перетянутой ремнем талией, в ярко начищенных сапогах он медленно шагал вдоль строя своих первых подчиненных. На фронт он пошел добровольцем, за плечами было полгода боев в полковой разведке, ранение, курсы лейтенантов. И вот он уже офицер и принимает свой первый взвод, причем не какой-нибудь пехотный, а взвод десантников-разведчиков.
Солдаты были как на подбор: молодые, крепкие, не раз побывавшие в боях, о чем свидетельствовали их многочисленные награды и нашивки за ранения. У него на груди тоже орден Красной Звезды и золотистая нашивка-полоска за ранение, так что в этом отношении все было в порядке. Но чем ближе подходил он к правому флангу, тем медленнее становились его шаги, все больше тускнела залитая солнцем поляна, где был построен взвод. Наверное, потому, что крайним справа стоял его предшественник старшина Вовк.
Лейтенант прибыл в батальон немногим больше суток назад, но был уже порядком наслышан о своем предшественнике. Сам комбат аттестовал его как нельзя лучше, а адъютант батальона прямо заявил, что будь у старшины на погонах не лычки, а хотя бы одна офицерская звездочка, его и заменять не надо было бы. Уже тогда лейтенант решил, что именно от того, как сложатся их отношения со старшиной, будут во многом зависеть его командирское становление и психологический климат в коллективе.
Еще знакомясь со взводом, он не раз замечал у разведчиков нарушения формы одежды: хромовые сапоги вместо кирзовых, широченные офицерские галифе взамен солдатских шаровар, габардиновые комсоставские гимнастерки вместо солдатских. За подобные вещи в пехоте «снимали стружку», но разведчикам это обычно прощали — недаром им первый орден и первая пуля.
Лейтенант, наконец, подошел к правому флангу. Перед ним стоял старшина. Скуластое, с острым подбородком лицо, рыжеватые усы подковой, глубокие складки на лбу и переносице. Средний рост, широкие плечи, кривоватые по-кавалерийски ноги, на вид лет тридцать. Одет он был необычно. Синяя черкеска с газырями, коричневый бешмет, узкий наборный пояс с огромным кинжалом в отделанных серебром ножнах, высокие хромовые сапоги с мягкими кавказскими подошвами, надвинутая на самые глаза кубанка с алым верхом.
Поймав взгляд своего нового начальства, старшина резко принял стойку «смирно», распрямил плечи.
— Помощник командира взвода старшина Вовк, — глухо произнес он.
От его движений зазвенели висящие на груди награды. Слева три ордена — два Славы и Красного Знамени. Рядом — три медали «За отвагу». На правой стороне тоже три ордена — Красной Звезды и два Отечественной войны. Выше наград две красные и одна золотистая нашивки за ранения. Да, старшине было чем гордиться.
Вовк смотрел на лейтенанта в упор. Тяжел и неприветлив был взгляд серых прищуренных глаз. Холодным и бесстрастным было и лицо старшины.
— Значит, служить будем вместе, — отводя взгляд в сторону, проговорил лейтенант.
— Так точно, — тем же глухим, без всякой интонации голосом ответил старшина.
После обеда к лейтенанту подошел адъютант батальона.
— Как взвод? Довольны?
— Чтобы ответить, необходимо побывать с ним в деле. Ну, а что касается внешнего вида… — лейтенант махнул рукой.
Адъютант усмехнулся.
— Первый камень, конечно, в огород старшины Вовка?
— Так точно. Не старшина, а какой-то опереточный герой. Я подобное убранство только в кинофильмах о гражданской войне видал. Как будто у нас в армии перестала существовать форма одежды.
Адъютант тихо рассмеялся.
— Когда я увидел его первый раз, глаза вытаращил. А он мне под нос свои документы. Из них следует, что Вовк является старшиной кубанской пластунской дивизии, обладающей целым рядом привилегий. В том числе и правом ношения старинной казачьей формы. Вот так-то, лейтенант.
— Пластунская дивизия? Никогда не слышал о такой.
— Я раньше тоже. На то она и армия, чтобы каждый знал ровно столько, сколько ему положено.
— Но как он очутился у вас в батальоне?
— У нас в батальоне, лейтенант, — поправил его адъютант. — А взяли мы его из госпиталя, прямо из команды выздоравливающих. Батальон только формировался, разведчики с боевым опытом нужны были позарез. А старшина как раз из таких. Вначале он встал было на дыбы — существует, мол, приказ, согласно которому все раненые пластуны обязаны возвращаться обратно в свою дивизию. Но у меня на руках тоже был приказ — брать в батальон всех, кого сочту нужным. Вот так и стал пластун нашим братом — глубинным разведчиком…
Адъютант говорил правду: в ту пору о единственной в Красной Армии казачьей пластунской дивизии знали очень немногие. В 1943 году Краснодарский крайком ВКП(б) и крайисполком обратились в ЦК ВКП(б) и Ставку Верховного Главнокомандования с просьбой о формировании из кубанского казачества добровольческой пластунской дивизии. Эта просьба была одобрена.
Осенью того же года дивизия была готова к боевым действиям. Перед выступлением на фронт ее командир полковник Метальников был вызван в Ставку и принят Сталиным. В результате этой беседы личный состав дивизии получил право ношения старинной казачьей формы. Пополняться она должна была только уроженцами Кубани, а всем раненым пластунам надлежало возвращаться из госпиталей снова в свои части. Однако комдив мог не только просить, но и стоять на своем. Когда Сталин предложил включить в состав дивизии танковый полк, Метальников, не колеблясь, возразил ему и доказал, что пластунам более необходимы самоходки. Видимо, эти смелость и настойчивость казачьего полковника понравились Верховному, потому что он тут же, в своем кабинете, произвел Метальникова в генерал-майоры.
И вскоре немцы на своей шкуре почувствовали, что такое десять тысяч сведенных воедино казачьих добровольцев, давших клятву мстить за свои дотла сожженные станицы и хутора, за расстрелянных или повешенных родных и близких. В Красной Армии было немало героических соединений, но даже из их числа фашисты выделили казаков-пластунов, дав только им одним страшное для себя название «сталинских головорезов». Одним из таких казаков и был старшина Вовк, военная судьба которого на время разошлась с путями-дорогами его родной пластунской разведсотни…
На следующий день после знакомства со взводом лейтенант получил в штабе боевую задачу. Группа из семи человек под его командованием должна была десантироваться в расположении одного из отрядов
