Ложись

— Пошли, Гусман, нечего было раздумывать, сами виноваты.

— Теперь буду умнее, можешь мне поверить.

С середины декабря Аугусто не покидали тревога и страх. Готовящееся у Балагера наступление ни для кого уже не было секретом. Когда же оно начнется? Через неделю, две? Аугусто смотрел на равнину, которая простиралась перед траншеями. Нужно было пробежать довольно большое расстояние, чтобы добраться до вражеских окопов. Неприятель укрылся за деревьями и виноградниками. Неужели его убьют теперь, когда мир так близок? Парень, от которого пахло дорогим одеколоном, сказал ему тогда: «Не раньше чем через два-три месяца». А после экзаменов прошло немногим больше двух. Успеет ли приказ о переводе прийти до атаки? Нет ничего хуже ожидания и этой неуверенности. Уж лучше бы приказ вообще аннулировали. Сказали бы «нет». Он бы успокоился и покорно ждал своей участи.

Эспиналь видел, что происходит с Аугусто, и хорошо понимал его.

— Не беспокойся. Вот посмотришь, приказ придет раньше. Уверяю тебя. Потерпи немного. Ты ведь знаешь, на худой конец это будет вроде прогулки. Они не окажут нам никакого сопротивления, вот увидишь. Война фактически уже кончилась. И мы займем Каталонию без единого выстрела. Вспомни, сколько было перебежчиков! Когда начнется наступление, те, что еще не перебежали к нам, сдадутся. Сам слышал, что они говорят. Есть им почти нечего, в армии полный разброд, дух сломлен, а это самое главное. Так что не волнуйся.

Аугусто смотрит на него. «Мой добрый Эспиналь!» Аугусто по-прежнему вставал поздно. Иногда сквозь сон он слышал решительный голос Эспиналя:

— Не трогай! Эту фляжку кофе я взял для капрала.

— А нам что?

— Ты уже выпил свою порцию. А капрал ничего не ест. Тебе все равно, что жрать, а он пьет только кофе.

Аугусто улыбался. «Мой добрый Эспиналь!» И засыпал, забыв о своих волнениях и страхе. Словно сама мать, сидя у его постели, охраняла его сон.

Когда он открывал глаза и потягивался, первым, кого он видел, был Эспиналь. Эспиналь сидел у огня, подогревая ему кофе и поджаривая хлеб.

Сначала Аугусто противился:

— Оставь, дружище, не надо.

— Брось дурить, — отвечал Эспиналь со злостью, порожденной любовью.

Но теперь Аугусто не спорит. Он знает, что Эспиналю это доставляет удовольствие. И ему, Аугусто, разумеется, тоже.

Эспиналь сидит у огня. Но как только Аугусто просыпается, сразу же поворачивается к нему. Он караулит его, как верный пес, охраняет его сон.

— Привет, Эспиналь!

Эспиналь не улыбается. Он говорит с отеческой заботой:

— Вот твой кофе и твой хлеб.

Декабрь уже на исходе. Временами льет сильный дождь. И солдаты ложатся спать в сырой одежде, с промокшими ногами. В траншеях грязь и вода. Стены обваливаются. По ночам солдаты шлепают по грязи и дрожат от холода. Кругом непроглядная тьма. Шум дождя. Каждую минуту сердце замирает от страха и начинает бешено колотиться. Прислушиваются. Нет, ничего. Только ветер воет и дождь наполняет ночь неясными тревожными шорохами.

В землянках хорошо. Особенно днем и после ужина, когда собираются ложиться спать.

Простодушное невежество людей, которые его окружают, вызывает у Аугусто улыбку.

— Так вот, у этого индивидуя тьма-тьмущая скота. Дело в том, — начинал рассказывать весьма самодовольный и манерный тип из его отделения, — что два года назад он выиграл в лотерею, кажется, четвертую премию. Мне-то он ничего не сделал, ни плохого ни хорошего. Но играли они втроем или вчетвером, а у него хранился билет. Этот индивидуй и провернул выгодную апирацию. Вот так-то. Он не дал им ни гроша и все деньги взял себе. Вот так-то. И стал более всемогущим, чем сам господь бог.

— Послушай, а как надо сказать — апирация или иперация!

— Я же сказал: апирация! — с умным видом восклицал уязвленный рассказчик. — Ты что, учить меня вздумал?

— А что ж! Если ты неправильно произносишь…

— Это ты говоришь зафтрик.

— Я говорю зафтрик? Молокосос!

— Вы, андалузцы, вообще говорить не умеете!

Спор, обычный среда солдат, становился все ожесточеннее. Они неистово препирались друг с другом и наконец апеллировали в последнюю инстанцию.

— Ладно, посмотрим, что скажет капрал. Аугусто старался никого не обидеть. Он объяснял им, что даже образованные люди часто произносят слова неправильно и нечего из-за этого ссориться, да еще насмехаться над своими товарищами, будь то андалузцы, баски, каталонцы, кастильцы или ребята из других провинций.

— Всем нам следует помалкивать, уж если об этом вашла речь. Уверяю вас.

Самоуверенный солдат торжественно кивал в знак согласия. А кто-нибудь с неподдельным восхищением восклицал, вызывая у Аугусто улыбку:

— Вы говорите как по-писаному, капрал!

Самоуверенный солдат незаметно морщился и сокрушенно вздыхал. Он всячески хотел показать, что слова Аугусто ни в коей мере не относятся к нему и что он говорит ничуть не хуже самого капрала. Ему всегда удавалось подчеркнуть, что уж его-то это никак не касается. И все смотрели на него с уважением.

Но особенно потешно спорили Понимаешь и Туту. Оба знали множество романсеро, но пели их довольно плохо. А потом начинали толковать их содержание и обсуждать с остальными.

— Он же пошел навестить свою жену, понимаешь? И переоделся, чтобы узнать, кто же ему наставляет рога, понимаешь?

— Да разве это он был?

— Дружище, я же сказал, что это был ее муж, переодетый, понимаешь? Вот он и говорит ей… ведь он хотел проверить ее, понимаешь? «Не злись на меня, жена». Она даже подпрыгнула: «Что ж, входи, муженек».

— А ведь ты говорил, что он был переодет?

— Но это был он, понимаешь?

Они долго и нудно спорили, пока кто-нибудь вдруг не прерывал их:

— Мне больше нравятся его куплеты, — и указывал при этом на Туту.

— Мм-меня еще мать научила их петь, а оо-она их очень много знала, — говорил Туту, довольный.

— А то, что я вам пел, — не сдавался Понимаешь, — знал мой брат Фелисиано. А он мастер петь, понимаешь? Его научили господа, у которых он работал. Так что…

— Ладно, ладно, заткнись, дай ему спеть.

Туту здорово заикался, и его прозвали так, потому что, знакомясь, он долго выдавливал из себя: «Туту-тубиас».

Он пропел романсеро о мавританской пленнице, которая встретила любимого брата, отбывавшего воинскую службу в Мелилье. Понимаешь едва дождался, когда Туту кончит петь. Ему не терпелось раскритиковать романсеро своего соперника.

— Неплохие куплеты, но как она могла узнать брата, если ее украли еще девочкой? А?

— Нн-не приставай ко мне, дружище. Ты мм-меня с толку не собьешь, — с достоинством отвечал Туту.

Они долго спорили. Потом Понимаешь после небольшого вступления рассказал о том, что его волновало.