камень метрах в двух от него. Аугусто только повел плечами. Дескать, что поделаешь, если настигнет, пусть уж лучше во сне. Усталость и желание спать совсем подкосили его. Он накрылся одеялом и почти мгновенно заснул.
Его разбудил Луиса. Было три часа пополудни.
— А я-то ищу тебя!
— Что-нибудь случилось?
— Гляди! — и он показал ему банку фасоли.
— Где раздобыл?
— Бареа дал.
— Золотой парень!
Наломали сухих веток, развели огонь и стали разогревать консервы. Денщик майора окликнул их: «Эй, ребята!» — и протянул им полную кружку кофе.
— Спасибо, Бареа! Сейчас кутнем так кутнем! — воскликнул Аугусто, хлопнув его по плечу.
— Подогрейте хорошенько. Через несколько минут я к вам присоединюсь. Постарайтесь, чтобы вас не увидели.
Поблизости кружил Патрисио. Кружил на расстоянии, как голодный пугливый пес. Луиса и Аугусто не решились его позвать. В самом деле, без согласия Бареа они не могли этого сделать. Патрисио так и понял, но все равно почувствовал обиду. Аугусто стало стыдно. Патрисио и Луиса регулярно получали посылки из дому и частенько угощали его. У Аугусто денег не было, а у родных он просить не решался.
Аугусто видел, как Патрисио несколько раз прошел мимо. Смущенно проглотил пять-шесть ложек, доставшихся на его долю. Впоследствии, когда он вспоминал этот случай, ему всякий раз было стыдно, что он не поделился этими крохами с Патрисио.
Вскоре на позициях началось движение. На бомбежку селения вылетели самолеты. Все находились в нетерпеливом ожидании.
— Внимание, ребятки! — воскликнул Сан-Сисебуто Шестьдесят Шесть. — Слушайте, что я вам скажу! Всегда и во веки вечные, никогда и ни за что, расстояние между авиацией и дисектрисой объекта находится в удалении от эллиптического центра на целый квадратный угол, касательный к математическому возвышению микроскопических крепускул.
Раздался дружный хохот, а Сан-Сисебуто добавил с плутоватой улыбкой:
— Это все филармонические слова. Умные дяди называют это фантоминой слова, — и он с напыщенным видом поднял указательный палец, огромный и приплюснутый на конце, подобно утиному клюву.
Показались три трехмоторных бомбардировщика в сопровождении истребителей. Рев моторов был такой, что солдаты в страхе попадали на землю. Но тут же повскакали на ноги, стыдливо хихикая.
Послышалось завывание бомб. Земля качнулась.
— Вот те на!
Сбросили штук двенадцать. Солдаты возбужденно смеялись. Над поселком выросли гигантские клубы дыма и фонтаны земли. Когда самолеты возвращались, солдаты громко кричали и подбрасывали шапки в воздух.
Вечером в виду позиций показались двое крестьян.
— Не стрелять! — распорядился командир.
Крестьяне шли торопливым шагом. Когда приблизились, подняли руки. Вид у обоих был перепуганный. Они пришли просить, чтобы не бомбили деревню. Неприятель оставил ее еще прошлой ночью и теперь окопался в траншеях за поселком и на Эль Педрегале.
— Сколько их?
— Много, господин начальник. И почти все иностранцы.
— А, значит, интернациональная бригада.
— Так точно, ваша милость.
— Ну, что еще можешь сказать?
— Они очень хорошо вооружены, куда лучше вас, уж вы простите за откровенность, — продолжал крестьянин с видом скорее хитрым, чем наивным. — И кроме того, у них пять танков, огромных, как дома, и пропасть пушек.
— Тем лучше, — заметил командир, — через пару дней все это будет нашим.
Крестьян сдали под охрану саперам.
— А у тебя добрые сапожки, — обратился Борода к одному из крестьян.
— Ничего, жаловаться грех, — робко ответил напуганный крестьянин.
— Давай скидывай их!
— Эй, сапер! — прикрикнул командир. — Это еще что такое?
— Простите, ваша милость! Слушаюсь, ваша милость! Наступила ночь. Аугусто, Патрисио и Луиса слонялись взад и вперед. Мучила жажда, томил голод. Холм и окрестности стали постепенно озаряться кострами. В темный ночной воздух ввинчивался белый дым. Трещали листья тимьяна. Вокруг разлился густой, терпкий запах. К нему примешался нежный, легкий аромат вербены. На небе ни облачка. Высоко- высоко кружилась звездная карусель.
Наконец подвезли ужин. Он оказался скудным. Пришлось по 125-граммовой банке мясных консервов да по буханке хлеба на отделение.
Аугусто расположился вместе с Луисой и Патрисио неподалеку от командирского костра. Аугусто ворчал.
— Что с тобой? — громко спросил командир.
— Ничего особенного, ваша милость, это все, что нам выдали на семь человек.
— Что поделаешь, придется подтянуть животы. Я получу ненамного больше вашего, а я постарше.
— Простите, ваша милость. Больше не буду. Командир улыбнулся. И вскоре прислал с Бареа еще банку консервов.
Выдали и воды. По кружке на человека. Вездесущий, подхалимистый Руис каким-то образом заделался раздатчиком. Напыщенный и самодовольный, он распределял воду, будто оказывал особую милость, отмеряя ее в зависимости от личных симпатий. До краев наполнял кружки своих приятелей и лишь наполовину другим.
— Почему не доливаешь? — запротестовал Луиса.
— Хватит и этого.
— Здесь мы все равны.
— Именно потому и не доливаю. Думаешь, ты один хочешь пить?
— Идиот! Дрянь паршивая!
Аугусто и Патрисио тоже не пользовались расположением Руиса. Капралу не помогла даже обычная его «разменная монета» — шутки-прибаутки. Подняли шум.
— В чем дело? — осведомился командир.
— В том, ваша милость, что он не хочет наливать положенную порцию воды.
— Я что приказал? — рассвирепел командир. — Напивать, как положено!
— Слушаюсь, ваша милость, наливать, как положено! Аугусто и другие обиженные снова подошли к бочонку.
Руис тихонько ворчал.
— Давай лей и заткнись.
Снова с жадностью выпили. Встали в хвост, выстроившийся за прибавкой. Разумеется, позади Бороды. Прибавки не вышло.
— Как, вам и этого мало? — съязвил Руис.
— Заткнись, болван!
Разошлись злые, недовольные. Борода был прямо потрясен. Лицо его выражало крайнее недоумение.
— Ну и ну! Что же это такое в самом деле?
— Всего-навсего фронт, детка! — давясь от смеха, пояснил ему Патрисио.
