Толкин русскими глазами

И это также философия Рагнарёка, которая обрекает богов на неминуемое поражение в битве с воинством зла, после которой мир будет обновлен. Толкин вовсе не говорит о неминуемом поражении, и это то самое главное отличие от философии северных преданий, которую Толкин, несомненно, использовал в своей эпопее, но переосмыслил и привел в соответствие со своим замыслом.

Текст М&К в целом более фаталистичен и мрачен, чем у Толкина. В восьмой главе четвертой книги («Лестницы Крит Унгол»), например, рассказчик описывает, как Фродо, Сэм и Голлум «думали, что это их последняя трапеза перед спуском в Неназываемую землю, и возможно, вообще последняя совместная трапеза» (Т.406). Все остальные переводчики точно уловили суть идеи, что это «возможно, вообще последняя совместная трапеза», и только М&К придали иной оборот этой фразе: «может, и последнюю [трапезу] в жизни» (М&К ДТ.378).

Ответ толкиновского Гэндальфа Эрестору отвергает предопределенность Рагнарёка. Логика его аргументов основана на неспособности участников спора ясно предвидеть будущее — и при этом на надежде. Они сопровождаются утверждением, которое ненавязчиво повторяет изречение Энгельса о том, что свобода — это осознанная необходимость, изречение, безусловно, знакомое образованным советским читателям, таким как М&К, для которых изучение марксизма-ленинизма являлось обязательным. «Мудрость заключается в том, чтобы признать необходимость, когда взвешены все другие пути» (F.352).

У М&К Гэндальф вместо этого отвечает Эрестору аргументами в терминах храбрости и мужества.

— Поражение неминуемо ждет лишь того, кто отчаялся заранее, возразил Гэндальф… — Признать неизбежность опасного пути, когда все другие дороги отрезаны, — это и есть истинная мудрость (М&К Х₁₉₈₂.201, Х₁₉₈₈.333).

Для Гэндальфа М&К иного выбора не существует. Он между молотом и наковальней. Таким же был выбор у бойцов русских штрафных батальонов (штрафбатов) времен Второй мировой войны. Их посылали в атаку на хорошо укрепленные немецкие позиции, где вероятность гибели была предельно высока, и альтернативой этому мог быть только расстрел на месте. Для них выбор ограничивался по определению. Перед Гэндальфом Толкина стоит совсем иной выбор. Он сам определяет проблему и стремится опередить противника. Гэндальф у М&К принимает тяжесть положения как данность и реагирует соответствующим образом. У М&К Гэндальф — фаталист. Другого выбора нет, поэтому нам следует храбро действовать, как велит судьба. Гэндальф Толкина верит, что у него есть возможность своими действиями влиять на ход событий. Философская дистанция между ними предельно широка.

Волковский своей многословной формулировкой этого отрывка составил компанию М&К, он тоже определяет проблему в терминах победы и поражения. Использование в эпизоде военной терминологии переводит жанр в разряд приключенческого — роман меча и магии — чего сам Толкин здесь как раз тщательно избегал. Текст Волковского для русского читателя отдает привкусом литературы Второй мировой войны.

— Путь в Мордор — это тропа отчаяния! Да что там, лишь ведомая всем мудрость Элронда не позволяет мне сказать — тропа безумия!

— По-твоему выходит — отчаяние или безумие? — возвысил голос Гэндальф. — Но так ли это? Отчаяние — удел тех, кто уже потерпел поражение или не видит возможности победы. Но мы не побеждены, и знаем, что нам следует делать. Рассмотреть все возможности и выбрать из них единственно осуществимую, сколь бы ни была она опасна, — не безумие, а мудрость. Безумным такое решение может показаться лишь тем, кто обольщается ложными надеждами (В ДК.374).

Дж. Р. Р. Т.: — Это дорога отчаяния. Или безумия, сказал бы я, если бы меня не удерживала глубокая — мудрость Эльронда.

— Отчаяние или безумие? — сказал Гэндальф. — Это не отчаяние — лишь тот отчаивается, кто видит неизбежный конец за пределами всех сомнений. К нам это не относится. Мудрость заключается в том, чтобы признать необходимость, когда взвешены все другие пути, хотя тем, кто лелеет ложную надежду, эта мудрость может показаться безумием (F.352).

Несмотря на его воинственный тон в этом эпизоде, трактовка надежды у Волковского по сути верна.

Яхнин аналогично придает сцене военный колорит, но полностью устраняет Эрестора, отчаяние, безумие и надежду из своей переработки выступления Гэндальфа на совете.

— Не знаю, что случится с миром в далеком будущем, — медленно проговорил он, — но мы, живущие сегодня, должны избавить Средиземье от угрозы замогильного Мрака и всепоглощающей Тьмы. Да, дорога в Мордор смертельно опасна, и все же это единственный путь к победе (Я Хр.205).

Яхнин рисует эту сцену с леденящим душу мастерством, демонстрируя свой талант рассказчика, но при этом от философской аргументации Толкина практически ничего не остается.

Лучше всех, с точки зрения передачи смысла, спор между Гэндальфом и Эрестором перевел Грузберг. У него нет ни одного из перечисленных выше философских отклонений, хотя литературный стиль оставляет желать лучшего.

— Это путь отчаяния. Или безумия, сказал бы я, если бы не мудрость Эльронда.

— Отчаяние или безумие? — спросил Гандалв. — Это не отчаяние: отчаиваются лишь те, кто видит свой неизбежный конец. Мы не отчаиваемся. Мудрость заключается в том, чтобы признать необходимость, когда взвешены все другие пути. Хотя тем, кто лелеет лживую надежду, эта мудрость может показаться безумием.

В версию Грузберга на CD-ROM, отредактированную Александровой и в изданную книгу под редакцией Аркадия Застырца (Гр ТК.358) внесены лишь небольшие стилистические изменения, которые не затрагивали смысла.

Немирова блеснула изяществом перевода этого эпизода, который от ее приукрашивания почти не пострадал.

— Этот замысел отчаянный, я даже назвал бы его безумным, если бы не помнил о копившейся веками мудрости Элронда!

— Отчаянный, безумный? — повторил Гэндальф. — Нет, об отчаянии стоит говорить, лишь когда приходит несомненный конец всему. Но этого пока не случилось. Мудрость заключается в том, чтобы распознать необходимое, когда все прочие средства отпали, сколь безумно ни выглядело бы оно в глазах тех, кто тешится ложными надеждами (Н ХК.316).

Версия Г&Г представляет собой несколько многословный пересказ, но и она очень близка к философской идее Толкина.

— Первый же шаг к Ородруину — шаг отчаяния. Я бы даже осмелился назвать это глупостью, и только известная всем мудрость правителя Элронда останавливает меня.

— Значит, ты считаешь — отчаяние или глупость? — усмехнулся Гэндальф. — Но отчаяние существует для того, кто увидел несомненный крах своих устремлений. Где он? Мы взвесили все пути, мы увидели всего лишь несомненную необходимость одного из них и выбираем его — это мудрость. Глупостью она может показаться обольщающемуся ложными надеждами (Г&Г БК.321),