форме сложенных голубиных крыльев. В середине наконечника виднелся закрепленный проволокой штырь. В нижней части были вычеканены золотые кресты. Юноша стоял возле этого древнего куска железа и не мог заставить себя двинуться с места. Какое-то необъяснимое, полное роковой торжественности чувство охватило его. Лишь чье-то вежливое покашливание вывело его из оцепенения. Адольф повернулся и увидел старика с внешностью ученого, в добротном сюртуке, в жилетке и прекрасно начищенных штиблетах. В руке старик держал трость черного дерева с круглым набалдашником из слоновой кости, грудь его до середины прикрывала белая, окладистая борода. «Ветхозаветная борода», – мелькнула у Адольфа насмешливая мыслишка. Глаза старика, немного прищуренные, смотрели доброжелательно, нос был тонким, хищным, лоб очень высоким, а на лацкане сюртука у этого невесть откуда взявшегося пожилого интеллигента был приколот значок с каким-то странным символом – сразу было видно, что сделан значок из чистого золота. Одним словом, солидный, респектабельный господин.
– Интересуетесь историей, молодой человек? Похвально. Я вижу, что старое копье привлекло ваше внимание, не так ли? А знаете ли вы, что это за копье? – Физиономия старика вытянулась в притворном вежливом испуге. – О, простите меня великодушно! Я забыл представиться. Доктор Кёниг Леман, профессор философии Гейдельбергского университета. Мне дозволено бывать в музеях даже тогда, когда они закрыты для всех остальных, – предупредил он вопрос художника. – А вы? Вас как прикажете величать?
– Гитлер. Адольф Гитлер. – Художник с интересом разглядывал ученого. – Я художник и архитектор, правда без образования, но по призванию.
– Вот как? – Лицо профессора выразило удивление. – Значит, вы считаете, что живопись и чертежи – ваше подлинное призвание? Зачем же вы тогда, позвольте осведомиться, замерли у копья Лонгина, да так, что лишь мое появление отвлекло вас от созерцания этого любопытнейшего предмета?
– Я… я впервые обратил на него внимание, – солгал Гитлер, но не выдержал укоризненного взгляда Лемана и признался: – Оно словно тянет меня всякий раз, когда я оказываюсь неподалеку. В то время как всякие инородцы заполняют музейные залы и таращатся на символы немецкого духа, не стесняясь насмехаться над нашими святынями, я не имею возможности как следует расмотреть копье, а сейчас я счастлив, что могу наконец побыть с ним рядом. Скажите, вы знаете, откуда оно? Я не могу объяснить некоторые свои ощущения, но мне это копье кажется чем-то исключительно важным.
– У вас, молодой человек, отлично развито месмерическое чутье, и оно вас не подводит. Вам не доводилось заниматься спиритизмом? Нет?! Странно… Знаете ли вы, что этим копьем были прекращены муки Спасителя на кресте?
– Нет. – Гитлер насупился. – Я не очень-то верю в христианские байки о любви к ближнему. Да и как можно, посудите сами? А если этот ближний какой-нибудь француз или, чего доброго, еврей! За что же мне любить его? Нет, я не симпатизирую христианству. С его помощью евреи завоевали всю Европу, и не случись битвы при Пуатье, не победи Мартелл арабов, мы уже тогда смогли бы принять ислам, который проповедует героизм и открывает врата лишь истинным воинам! И вот тогда германская раса завоевала бы мир, но христианство помешало этому!
– Вам было бы интересно узнать, что в битве при Пуатье участвовало именно это копье? Карл Мартелл нес его, и Меровинги выиграли сражение. Того, кто владеет копьем, невозможно победить.
– Расскажите, – Гитлер с жадностью вслушивался в каждое слово профессора Кёнига Лемана, – прошу вас, расскажите мне все, что знаете!
И тот, кто называл себя «профессором Гейдельбергского университета», поведал юному Гитлеру о существовании легенды, согласно которой владелец этого копья, раскрывший его тайну, получит власть над миром для совершения добрых или злых дел. Доктор Леман рассказал о том, как римский сотник пронзил копьем бок распятого Христа. Рассказ ученого был наполнен столь тонкими подробностями, словно сам он присутствовал во время казни на Лысой горе девятнадцать с лишком столетий назад. После казни Иисуса копье исчезало и появлялось, меняя именитых владельцев, среди которых был и кумир Гитлера – германский император Оттон Великий. Слушая рассказ, Гитлер понял, что в его жизни наступил переломный момент. Он всматривался в копье, не в силах осознать, что именно так сильно притягивает его к этому предмету. «Не могу разгадать, не могу постичь, хотя чувствую очень ясно. Не могу прикоснуться, ощутить, забыть и измерить спешу напрасно», – прошептал будущий тиран слова из оперы Вагнера о нюрнбергских поэтах и сказителях – мейстерзингерах, и представил, что именно ему, и никому другому, копье принесет магическое откровение. Мир космических идей Акаши распахнулся в воображении юноши так широко, что Гитлер ощутил, как его фантазии стали реальнее мира, в котором существовало его тело. Ему казалось, что это он сам столетия тому назад сжимал копье в руке как талисман безграничной силы, и ему теперь принадлежит власть над миром.
– В истории было множество подобных копий, – продолжал меж тем Леман, – и все они в той или иной степени претендовали на звание предмета, сыгравшего столь роковую роль в жизни Божьего сына. Одно такое копье, даже и не копье, а лишь его древко, и по сию пору висит в большом зале Ватикана, хотя римские прелаты не сильно настаивают на его подлинности. Еще одно когда-то хранилось в польском Кракове, но и это лишь копия того копья, что сейчас находится за стеклом перед вами. Император Оттон Третий повелел изготовить его для подарка своему врагу, польскому крулю Болеславу Храброму, по случаю одного христианского паломничества. Замаливал таким образом грехи перед поляками и признал их право на независимость, ведь Болеслав не позволил ему захватить Польшу.
– Это позорный момент в истории всех немцев, – процедил Гитлер, – целая империя так и не смогла ничего сделать с жалкой Польшей. Она так и осталась славянской занозой в европейском теле. Я бы приложил все усилия для того, чтобы поляки стали теми, кем должны были стать еще много веков назад, то есть жалкими рабами.
– Вам и копье в руки, коли не играете в карты, – с улыбкой перефразировал старик известную поговорку, выказав при этом странную осведомленность о ненависти будущего тирана к азартным играм. – А я продолжу свой рассказ. Подлинным считалось копье, которое находилось в собственности константинопольского патриарха Иоанна Златоуста, но на самом деле это тоже была лишь подделка, которую произвел на свет маг и каббалист Фенеас.
– Снова еврейский след, – мрачно произнес Гитлер, – куда ни плюнь, всюду это отвратительное племя. Я покончил бы с ним, будь моя воля.
– Вам и копье в руки, – вновь повторил Леман. – Из Константинополя оно было привезено в Париж Людовиком Святым по возвращении из Крестового похода и подарено Фоме Аквинскому. Но все это ложные копья в отличие от того, что перед нами. Генрих Птицелов во время Унструтского сражения разбил венгров с его помощью, а затем, как я уже говорил, оно перешло в руки его сына, Оттона Великого, который разбил монгольские полчища здесь, перед Веной, неподалеку от Леха. Поэтому отдуваться за всю Европу пришлось русским.
– Этого для них оказалось слишком мало, – живо откликнулся Гитлер. – Трижды проклятая варварская Московия выстояла и по-прежнему занимает невообразимо большую, воистину огромную территорию! Невозможно спокойно представить себе столь вопиющую несправедливость! Как это стадо унтерменшей владеет такими богатствами, тогда как немцы, высшая раса на земле, прямые потомки арийцев, вынуждены проживать в столь стесненных условиях? Русских надо поголовно истребить! Всех, наравне с евреями!
– Браво! – Кёниг Леман захлопал в ладоши. – Это лучшее, что мне доводилось слышать за последнее время. Вам любопытно знать, что стало с копьем почти сразу после казни Христа? Почти 250 лет его сохраняла христианская секта, первым главой которой стал тот самый Гай Кассий Лонгин, прозревший слепец, ударивший копьем Иисуса. Затем оно попало в руки командующего Фиванским легионом Мавриция, и с ним он испустил дух за отказ поклоняться языческим идолам Рима. В 285 году Фиванский легион был вызван из Египта в Валлис, где император Максимиан повелел устроить грандиозное торжество прославления богов римского пантеона. Это было необходимым, с точки зрения императора, так как вера в идолов с каждым днем становилась в римской армии все слабее. Фиванский легион целиком состоял из уверовавших во Христа, и Максимиан приказал всем им публично отречься от христианства, угрожая в противном случае казнить каждого десятого. Тогда командующий легат Мавриций встал на защиту своих солдат и опустился на колени перед строем, предлагая обезглавить только его самого.
– Хотел повторить подвиг Назаретянина? – со злобной насмешкой прокомментировал Гитлер. – Сколь
