Людвиг посмотрел на нее через лупу.
— Что это вы вдруг заговорили о белладонне и об угрозах, Джорджиана?
— Мне просто любопытно.
— Вы думаете, что смерть деда не была естественной?
— О нет. Нет, нет. Просто он умер уж очень неожиданно.
— Мне кажется, смерть всегда приходит неожиданно в том смысле, что мы не хотим о ней думать, особенно если она настигает людей, которых мы любим. О Боже, да.
Джорджиана улыбнулась, глядя, как Людвиг поднял флакон с косметикой и посмотрел на него через лупу.
— Вы добрый человек, Людвиг.
— Да? О, благодарю вас, моя дорогая. Обратите внимание на качество этого фаянса, он такого густого темно-синего цвета.
— Думаю, мне пора идти спать, — сказала Джорджиана. — Вам тоже нужно отдохнуть. Скоро уже рассвет.
— Я побуду здесь еще немного. Хочу найти коробку для этих флаконов.
Джорджиана удалилась, качая головой. Она знала, что Людвиг не только забудет о времени, но, возможно, даже перепутает день с ночью и заснет в конце концов за рабочим столом. Она торопливо покинула Египетское крыло и вышла в темный коридор. Окна и лужайка снаружи покрылись инеем. Ей стало холодно, и она потерла руками плечи. Неожиданно перед ней появился призрак, заставивший ее резко остановиться и охнуть. Он бросился к ней и подтолкнул к холодному окну.
— Юный Джордж, ты сделал глупость.
— Мистер Росс, мне надоело то, что вы повсюду крадетесь и шпионите за мной. Отпустите меня сейчас же.
— Только что ты рассказала Людвигу о своих подозрениях. Это очень глупо с твоей стороны. А что если он убийца? Тебе это даже в голову не пришло, не так ли?
Рука его прижималась к ее грудям. Джорджиана попыталась просунуть руки между своей и его грудью, но ей это не удалось.
— Это в вашем стиле порочить безвинных людей, но Людвиг честный человек. Он добрый, великодушный и хорошо воспитанный. А вас злит то, что он знатного происхождения.
Лицо Ника приблизилось к ее лицу настолько, что она смогла различить острый угол его подбородка.
— Если он такой чертовски замечательный, почему ты не выйдешь за него?
— Я бы вышла, — резко ответила она, — но я не хочу быть графиней и взваливать на себя все эти обязанности. У меня и без них будет много забот с детским домом. И кроме того, я его не лю… Он недостаточно стар для меня.
— Это не имеет значения, — сказал Ник. Он стоял так близко, что она чувствовала спокойное
и ритмичное биение его сердца. Это ощущение пронизало ее и взбудоражило, несмотря на ее гнев. Он продолжал: — Добрый Людвиг сделает все, что ты захочешь. Если ты выйдешь за него, то будешь скорее мужем, чем женой. И уж точно не будешь рабыней, так что можешь не беспокоиться на этот счет.
— Я же сказала вам. Я не выйду за молодого человека.
Она услышала тихий насмешливый смех.
— Разумеется, не выйдешь. Не сейчас.
— О чем это вы говорите?
Она допыталась оттолкнуть его руки, но он придавил ее к стене и приложил губы к ее уху.
— Все просто, голубка. Ты боишься выйти за молодого человека, потому что он может И] делать это.
Она слишком поздно поняла, что он собрался делать. Его губы накрыли ее уста, язык проник в ее рот, и он прижал ее к своему телу. На мгновение она оцепенела, ощутив его силу, теплоту его кожи, гибкость и вкус его губ, но затем заколотила его по плечам. Она уже собиралась укусить его губы, когда он отстранился и отпустил ее. Черт бы его побрал. Дыхание его осталось спокойным, и она точно знала, что он в этот миг криво улыбался ей.
Ник сказал спокойно:
— Или может быть, ты боишься, что больше никто не сможет заставить тебя чувствовать то, что я только что заставил тебя почувствовать.
Джорджиана резко провела тыльной стороной руки по своим губам и хотела ответить, но Ника уже не было рядом. Он превратился в тень, бесшумно двигающуюся по коридору, она же дрожащая, разгоряченная и взбудораженная осталась стоять у окна. Не желая встречаться с ним еще раз по дороге в свою комнату, она повернулась и прижалась горячим лбом к оконному стеклу.
Она больше не сможет терпеть его преследования. Если он еще раз поцелует ее так, то она сойдет с ума от ненависти и страсти. Он знал это и использовал против нее ее собственные чувства. Он злой, и она должна отделаться от него. Если завтра она не найдет убийцу Трешфилда, то отменит пари. Лучше отречься от своего слова, чем терпеть такие ужасные муки из-за этого человека. Так или иначе, она отделается от мистера Николаса Росса.
18
Ник тайком наблюдал за Джорджианой, стоя возле окна гостиной, задрапированного черным крепом. Она стояла среди членов семьи Трешфилда и беседовала со своей теткой. Следуя традиции, она надела широкое траурное платье из черного бомбазина. Он никогда не видел более темной и тусклой материи. Не без труда он мог бы предположить, что именно в этом платье она и будет похожа на тощую ворону, однако черный цвет только подчеркивал белизну ее кожи, нежный цвет ее щек. Агатовые бусы, украшающие шею, лишь усиливали поразительную зелень ее глаз, блестящих, как отшлифованный малахит.
Ему нельзя было глядеть на нее. Ник повернулся и посмотрел в окно на вереницу карет, ожидающих своей очереди, чтобы подъехать к дому. Панихида состоялась в церкви небольшой деревушки неподалеку, а затем графа опустили в фамильный склеп в часовне, стоящей в парке. Детали траурного ритуала были тщательно продуманы и выполнены с пышностью и великолепием, соответствующими, по мнению Эвелина и Пруденс, их новому званию.
Ник считал, что Египетское крыло было самой большой диковиной из всех, которые ему приходилось когда-либо видеть, пока не стал свидетелем этого отвратительного спектакля — траура в высшем обществе. Все были облачены в мрачные черные одежды — черный шелк, черный креп, черные плюмажи, черные платки, траурные черные повязки и ленты и, разумеется, модный бомбазин. Этот материал ценили, потому что он был настолько тусклым, что почти не отражал света.
Весь ритуал имел целью показать, как сильно любили Трешфилда, однако Нику показалось, что он свидетельствует лишь об огромном состоянии Эвелина, выбросившего кучу денег на эту бессмысленную демонстрацию. Вся эта показуха не сможет убедить того, кто знаком с этой семьей, что по Трешфилду будут сильно горевать, особенно новоиспеченный граф и его супруга. За весь день они не пролили ни одной слезинки. Зато Джорджиана плакала.
Увидев утром, как она сокрушается, Ник почти забыл о ее холодности по отношению к нему, однако эта слабость, вызванная состраданием, прошла, когда, вернувшись домой, она стала избегать его, как зачумленного. Все же он присматривал за ней, зная, что она будет продолжать свои бесполезные попытки обнаружить вину подозреваемых в убийстве, чтобы избавиться от него.
К сожалению, находясь все это время недалеко от Джорджианы, он не мог забыть о своем несчастье. Вид гостиной еще более ухудшил его и без того минорное настроение.
Он никогда не думал, что надменная леди Джорджиана согласится на условия пари, которые он предложил. Возможно, он не ошибся в своем мнении о ней. Она хочет его не меньше, чем он ее, только стыдится, что испытывает страсть к такому низкому человеку, как он. Эта мысль не давала ему успокоиться и заставляла страдать. Когда он думал об этом, ему хотелось сделать Джорджиану такой же несчастной, каким она сделала его.
В этом мрачном расположении духа он незаметно приблизился к Джорджиане, когда она загнала в угол несчастную леди Августу и начала спрашивать, чем та занималась в день смерти Трешфилда. Как он и
