кричал:
– Эразмус Роттердамский мой друг! Ты слышал, кто такой Эразмус Роттердамский?
– Слышал, слышал, – говорил Караколь. – Только ведь он умер.
– Кто? Эразмус? Эразмус не умер! Он только прячется.
– Помер твой Роттердамский, лет сорок назад помер.
– Молчи, фаянсовый лоб! Говорю тебе – прячется! Читал «Похвалу глупости»? Небось не читал. Там сказано: всё от глупости!
– Любишь ты сочинять, – говорил Караколь. – Помер твои Роттердам… то есть Эразм. Что ему, сто лет, что ли? Любишь ты сочинять.
Мудрила обижался и замолкал. Через час он говорил:
– Вот покажу, где он прячется, будете знать! Ещё через час он совсем успокаивался:
– Не скрою, что я умнее своего друга Эразма. Ему вредит недостаток пищи и темнота пещеры, где он скрывается.
Караколь только пожимал плечом.
Вообще Мудрила делал много глупостей. Он выследил на канале купающихся крестьян и кинулся к ним с криком: «Адамиты!»
Крестьяне в панике побежали, а Мудрила гнался за ними до самой деревни и требовал, чтобы сказали ему имена.
Потом он объяснял, что никак не может поймать настоящего адамита. Чтобы тот был голышом, как положено, и без единого греха.
Мудрила интересовался, есть ли правда в словах адамитов и не стоит ли потому раздеть всех жителей Нидерландов, чтобы они сразу стали кроткие и совестливые, как Адам и Ева.
Не знаю, может, у кого-то и вправду совесть наподобие гусиной кожи, только не у всех. Я, например, помню, как мы голышом целой компанией плавали через Рейн, чтобы украсть с причала немного селёдки. И ничего. Гусиная кожа была, а угрызений не помню. Так что и адамитам, по-моему, особенно рассчитывать не на что. Караколь уговаривал меня не расстраиваться. Говорил, что башмак, обязательно найдется, а с ним и письмо. Да где уж…
Но тут приключилось вот что.
Пошёл я за водой на канал. Смотрю, у берега сидит мальчишка, постарше меня, но с виду щуплый. Плечи торчат как вешалка, спину сгорбил, сидит удит рыбу.
И этот рыбак, скажу я вам, был такой рыжий, что кругом стояло сияние. В жизни не видел таких рыжих. Как будто на голову надели подсолнух или шляпу из петушиных перьев.
Ну я, в общем, задираться не стал, не до этого, тихонько так подхожу к воде.
Вдруг этот рыжий поворачивается и говорит:
– Эй вы там, не трогайте мою воду!
Я говорю:
– Как это твою воду? Где это сказано?
А он:
– С чего это вы говорите на «ты»? Вы знаете, с кем разговариваете?
– С кем это разговариваю?
– Парле ву франсе?
– Что-что?
– Благородные люди говорят по-французски, вы, как я вижу, неблагородный человек.
– Подумаешь, какой благородный. Может, я благородней тебя.
– Перестаньте тыкать, юноша. Иначе я вызову вас на дуэль.
Я совсем оторопел:
– На какую ещё дуэль?
– На шпагах, на пистолетах, на аркебузах. Но, впрочем, вы ещё слишком молоды.
– Подумаешь, – говорю, – ничего не молод. Пожалуйста, можем подраться.
– А какой у вас титул?
– Титул?
– Ну да, кто ваш почтенный папаша?
– Мой папаша, – говорю, – корабельный плотник, и он такие корабли…
– Достаточно. Я не могу с вами драться.
– Почему это?
– Да вы знаете, с кем говорите?