Барский сад. Химзавод будут строить.
— Что ж тут военного?
— Хрен его знает. У них всё военное. А как, это самое, Тонька моя учится?
— Неплохо, неплохо. Четвёрки бывают.
— Ты Тоньку не обижай. А я здесь зэков следил. Так и остался. Теперь охраняю.
— Сейчас-то что охранять?
— Хрен его знает! В праздники даже велели. Мне, понимаешь, надо. Я бы дома сидел. Неужто не куришь?
— Нет, не курю.
— Тоже мне, учителя.
Солдатик был маленький, но шинель большая, перетянутая крепким ремнём. Лицо кругленькое, румяное, на голове пилотка. По сравнению со своей сестрой, тихой толстухой Ивановой, он выглядел просто игрушкой.
— Неужто часовню снесут! — снова воскликнул я.
Солдатик сплюнул.
— Там же мозаика! Искусная, ценная работа!
— А на хрена? — спросил солдатик, брат Ивановой.
— Послушайте, — сказал я, — значит, вы служили здесь в лагерях?
— Ну, — он сплюнул снова.
— А Гладышева такого не знали?
— Кто это?
— Ну, может быть, офицер, конвоир…
Солдатик наморщил лоб.
— Не помню. Кто он тебе?
— Знакомый.
— Тут много было. Я в северной зоне служил, а он, может, в южной.
— Послушай, — сказал, — пусти-ка в последний раз. Ещё ведь не начали строить. Я тут гулял…
— Не положено, — буркнул солдат.
— С любимой гулял… понимаешь?
Он молчал.
— Только до часовни дойду, и обратно. Ещё ведь не начали строить.
На лице его отобразилась работа мысли. Наконец произнёс:
— Ладно, валяй. Только быстрее. Могут нагрянуть. Они по праздникам любят. Потом отвечай.
Я было пошёл, но вдруг меня осенило:
— Слушай, а Васина? Васина ты не знал? Не служил у вас Васин в охране?
— Что ты допытываешься? — вспылил солдатик. — Должен я разве всех знать? Васин, Гладилин. Вот знаю, что я Иванов, и точка. Ступай, пока пропускаю. Да смотри, сестру мою не обидь…
Сейчас, спустя много лет, я всё ещё его помнил. Румянолицего солдата охраны, старшего брата ученицы моей Ивановой. Он погиб. Он исчез вместе с Барским садом в тот страшный момент катастрофы, когда взорвались контейнеры химзавода, упрятанные в глубокое бетонное подземелье. Кто знает, если б в те дни я ещё жил в Бобрах, может, мне предстояло отправиться в путь вместе с тем солдатом. И не только с ним. Погибло много людей. И не все умирали сразу. Нещадный Провал, поглотив контейнеры химзавода, исторг смертоносную силу, имевшую власть до сих пор.
Но вершил он и чудеса. Всех поразила история, когда безнадёжно больной учёный последние свои дни решил посвятить загадке Провала. От Бобров шарахались все, но учёный вызвался сам, руководил работами по прокладке шурфов, долго жил в будке на самом краю, делал замеры. Он торопился совершить открытие. В результате этот пожилой человек, стоявший одной ногой в могиле, выздоровел совершенно и даже помолодел. Одновременно иссякла жертвенная его страсть, он вернулся в столицу и занялся другой работой.
Рассказывали совсем уж невероятную вещь. Вдове инженера, погибшего вместе с другими, год спустя пришёл перевод на крупную сумму. Бланк был заполнен рукою мужа. Больше того, прилагалась цветная, немыслимого качества по тем временам фотография, где моложавый муж посылал приветы из-под сени экзотических дерев. Деньги у вдовы отобрали, объяснили, что это обман, и пробовали разыскать следы инженера, не погибшего вовсе, а бежавшего за границу.
Ещё одно чудо заключалось в том, что над Провалом, в сиреневом сиянье, под взглядами изумлённых рабочих всплыл островерхий домик, в котором один из местных немедленно опознал часовню Барского сада. Решётка часовни открылась, оттуда хлынул свет, и тотчас виденье исчезло. Учёные нашли объясненье. Где-то в глубинах Провала таятся поглощённые им строенья. Свечение же, испускаемое неведомыми элементами, создаёт мираж.
Всё это обрастало слухами, порой баснословными. Здравомыслящий человек, конечно, не верил. Не верил и я. Пока не получил плотный синий конверт. Пока не увидел лёгкий изящный почерк на его шероховатой поверхности…
И вот ещё семилетник. Неопалимая Купина. Мне ль сомневаться? «Вы знаете, в чём моё счастье, и знаете мой счастливый день. Всё лето ждала, всё лето искала неопалимый кустик, но не нашла. Сердце замирало от страха…» Моя любимая, дорогая. Девочка хрупкая, нездешнее существо. Зачем покинула ты меня, зачем я тебя покинул? Да, да, ты права, я не сладил. Нужно идти до конца, никого не страшиться. «А ты, ты даже боишься первого снега…» Я помню и эти слова.
— Егорыч, не нравится мне фамилия Васин.
— Отчего?
— Ты помнишь Гладышева, который преподавал до меня?
— Кое-как помню.
— На Васина он не похож?
— Постой. Нашего, что ль, капитана? Чего это ты, Николаич, вспомнил?
— Тревожно, Егорыч. Места не нахожу. Что я здесь делаю и зачем приехал…
— Надо тебе отвара попить. Сейчас приготовлю.
— Сегодня твой семилетник искал.
— Не найдёшь, Николаич. Кабы тем летом, когда горело. А нынче трудно его опознать. Но отвара попробуй.
— Заснуть не могу.
— А я тебе книжек дам. Я книжек по городу понабирал… Затейные есть, непростые.
Я улёгся, поставил лампу у изголовья. Егорыч принёс гору книг. Были тут самые разные. Несколько из серии приключений, «Чёрная стрела», «Копи царя Соломона». Большой том «Россия» из энциклопедии «Гранат». Несколько книжек изданья двадцатых, тридцатых годов. «Полутораглазый стрелец», «Поэтика малых форм». Хорошо сохранившиеся изданья прошлого века, «Герцог Жан Линн», «Новейший сонник».
— Ну-ка глотни отвара. Не сразу пей, потихоньку, я на печку дремать пойду. Косточки старые греть.
Я отхлебнул. Горячее густое варево. Цвет тёмно-бурый, вкус неопределённый. Аромат? Что-то среднее между чебрецом и мятой. Я углубился в изучение книг. Приятно держать в руках старую книгу, особенно изданную в давние времена. Крепкие рифлёные корешки, уголки, золотое тисненье. Толстая желтоватая бумага. Наивные простодушные тексты. «Чёрная и белая магия». «Если хотите привязать любимого человека навек, купите замок и пригласите этого человека в гости. Когда он придёт, незаметно закройте замок ключом и положите за дверь. Ключ же лучше всего выбросить в реку…»
Всё же в отваре есть нечто своеобычное. Кисловатость? Солоноватость? Или едва заметная сладость?
«Возьмите перо ночной совы, коготь коршуна, всё это тщательно истолките, перемешайте и превратите в порошок. Одной ложки такого порошка достаточно на чашку сладкого чая, чтобы надолго успокоиться после любовной неудачи…»
