восстаний следовало за другим. А он оставался все тем же храбрым до безумства, непреклонным до фанатизма и самоотверженным до самозабвения. Революционный бой стал его стихией. Он восставал всю жизнь не только против тирании, но и против самой могучей силы на земле, против Времени, не желая примириться с тем, что родился предтечей, а не вершителем победы трудящихся. И снова каменные своды тюрем на долгие годы смыкались над этим великим упрямцем и воителем.
У Лафарга Огюст Бланки читал «Нищету философии» Маркса. Он восхищался этой книгой, посрамившей Прудона, исконного недруга Бланки и его последователей. Но тактики марксизма он не понял и навсегда остался только заговорщиком. Дважды после буржуазной сентябрьской революции Огюст Бланки поднял парижских пролетариев на восстание, чтобы свергнуть правительство национальной измены. Бланкисты были разбиты, их 65-летний вождь схвачен и снова обречен на погребение заживо в тюрьме Бель-Иль, далеко от Парижа. Бланки просидел там целых восемь лет. Так и не видел он блеснувшую и погасшую Парижскую коммуну, за которую отдали жизнь многие его соратники.
В сентябре 1870 года Лафарги покинули Париж и переехали к родственникам в Бордо. Несмотря на то, что Бордо был одним из значительных торгово-промышленных городов Франции, рабочий класс его оставался немногочисленным и влияние местной секции Интернационала ничтожным.
Поль Лафарг немедленно принялся за работу среди бордоских тружеников. Он создал газету, пропагандировавшую взгляды Международного Товарищества Рабочих. После провозглашения Коммуны значительно возросшая бордоская секция Интернационала высказалась за поддержку парижских рабочих и организацию им всяческой помощи.
В апреле Поль Лафарг пробрался в Париж, где виделся с деятелями Коммуны. Получив задание поднять на юго-востоке Франции восстание, чтобы помочь этим сражающимся парижанам, Лафарг вернулся в Бордо. Однако предпринятое там революционное выступление не удалось. Несмотря на поражение, оно выявило симпатии трудящегося населения города к Коммуне.
Лаура горячо сочувствовала героическим коммунарам. Если бы не больные дети, она бросилась бы в Париж, на баррикады. «Я практикуюсь в стрельбе из пистолета, — писала она, — в здешних полях и лесах, так как вижу, как хорошо сражались женщины в недавних боях, и никто не знает, что еще может произойти».
В мае к Лафаргам приехали из Лондона Женнихен и 16-летняя Элеонора. Едва весть о гибели Коммуны дошла до Бордо, в городе начался разгул реакции.
«Почва Бордо оказалась слишком горяча для него, — писала Лаура отцу о Лафарге. — Реакция свирепствует там, как и везде. Версальские звери разослали своих шпионов и жандармов по всей Франции, и во всех больших городах стало невозможно жить тем, кто не в достаточно хороших отношениях с полицией».
Чтобы избежать ареста, Лафарги с двумя больными детьми отправились на юг Франции, в Пиренеи, поближе к испанской границе. Следом за ними туда же прибыли обе сестры Лауры. Однако в курортном местечке Люшон, где все они снова встретились, разыгрались неожиданные события. Поль Лафарг был разбужен как-то на рассвете одним доброжелателем-республиканцем, служившим в полиции. Тот предупредил его о полученном приказании немедленно арестовать эмиссара Интернационала, связного между Бордо и Парижской коммуной, зятя самого Маркса.
Лафарг тотчас же бежал в Испанию. Все три дочери Маркса остались в Люшоне, так как младший из двух сыновей Лауры был тяжело болен. Вскоре ребенок умер. Только в начале августа Лаура с единственным из трех оставшимся в живых ребенком в сопровождении Женнихен и Тусси поехала к мужу, в маленький испанский городок.
Проводив сестру за границу, Женнихен и Тусси вернулись во Францию. Они добрались до пограничного французского местечка. Сестры рассчитывали беспрепятственно поехать в Люшон, но, несмотря на британские паспорта, были задержаны. Обыск, которому подвергла обеих девушек какая-то «весьма неженственная женщина», был чрезвычайно придирчивым и унизительным.
«Мне кажется, что я до сих пор чувствую, как ее паучьи пальцы бегают у ценя в волосах», — вспоминала Женни. В Люшон дочерей Маркса привезли под конвоем полицейских и там подвергли многочасовым грубым допросам порознь и вместе. От них хотели добиться сведений о Лафарге и других деятелях Коммуны и Интернационала. К Женни, которая спокойно и твердо отказалась давать присягу и отвечать на провокационные вопросы, ввели Элеонору; сестер поставили спиной друг к другу. Однако все попытки запутать допрашиваемых ни к чему не привели. Элеонора также отказалась от дачи клятвы.
— Что, Интернационал в Англии могущественная организация? — спрашивали дочерей Маркса.
— Да, — отвечала Женни, — весьма могущественная, и в других странах тоже.
Трое суток девушек держали под арестом. Спустя 10 суток им вернули паспорта и, таким образом, дали возможность беспрепятственно покинуть Францию.
В то же время Поля Лафарга по пятам преследовала испанская полиция. Снова предупрежденный друзьями, с помощью местных жителей он спасся от погони в непроходимых горах. Лишь спустя несколько месяцев под чужим именем Лафарг обосновался с семьей в Мадриде, где, невзирая на опасность, энергично разоблачал членов бакунинского тайного «Альянса», работая в газете «Эмансипация», издававшейся мадридской секцией Интернационала. Лафарг объединил испанских борцов за дело освобождения рабочего класса.
Лаура неутомимо помогала мужу во всех его начинаниях. Когда Лафарг опубликовал в испанской газете серию статей «Организация труда», для которых немало потрудилась и Лаура, Энгельс написал ей: «В статьи в «Эмансипации», в которых испанцам впервые преподносится настоящая наука, ты тоже вносишь свою значительную долю, и как раз именно в научном отношении, за что я, как секретарь для Испании, считаю своим долгом принести тебе особую благодарность».
В это же время на Лафарга и его жену обрушилось страшное горе. Их ребенок, веселый Шнапсик, которому было уже больше трех лет, умер от дизентерии, проболев девять месяцев. Только взаимная огромная любовь, общие жизненные цели помогли Полю и Лауре пережить это несчастье. Однако, тщетно борясь как врач за жизнь своих детей, Лафарг возненавидел медицину. Он посвятил себя отныне политический деятельности в журналистике, но это не могло обеспечить его и жену материально. Ради заработка он открыл, эмигрировав в Англию, ателье фотолитографии и гравировки.
Вернувшись в Лондон, Женнихен и Элеонора застали родительский дом переполненным беженцами Коммуны. Вся семья Маркса, включая его самого, занята была тем, чтобы помочь борцам, спасшимся от расправы версальцев. Они не имели ни жилья, ни одежды, ни каких-тибо средств к существованию. Энгельс руководил работой Генсовета по оказанию материальной помощи французским эмигрантам. Трудоустройство изгнанников значительно затруднялось тем, что английская буржуазия не желала облегчить положение участникам Коммуны и нанимать их на работу. Не прощали британские зажиточные люди и сочувствия к деятелям пролетарской революции. Женнихен писала Кугельману: «Монро порвали со мной всякую связь, так как сделали ужасное открытие, что я дочь главаря поджигателей, защищавшего противозаконное движение коммунаров. Страдания эмигрантов неописуемы. Они буквально умирают с голоду на улицах этого огромного города…
Уже более 5 месяцев Интернационал содержит, точнее говоря, поддерживает между жизнью и смертью эту большую массу эмигрантов».
Падение Парижской коммуны явилось сигналом ко всеобщему наступлению реакции против Интернационала во всех европейских странах. Бисмарк издал приказ об аресте Карла Маркса в случае его появления на германской земле и попытался организовать конференцию правительств Европы для обсуждения вопроса о борьбе с Интернационалом. Французское правительство в циркулярном послании ко всем заинтересованным государствам также призывало к объединению реакционных стран ради общей травли интернационалистов. Тьер и Фавр добились принятия сурового закона против Международного Товарищества Рабочих. Связь Генерального совета с Францией из-за исключительного закона о секциях Интернационала оборвалась.
Враги Коммуны были также врагами Международного Товарищества Рабочих. Как только Генеральный совет и, в частности, Маркс переняли все наследство Коммуны, буржуазная пресса обрушилась на создателя Интернационала, называя его «красным дьяволом» и «доктором красного террора». Настало время, когда центральная печать Англии открыла свои страницы для сообщений о деятельности Интернационала и его
