Мрак покрывает землю

единственной и последней возможности — не оправдаться и не умалить свои прегрешения, а, напротив, выставить их во всей чудовищной неприглядности. Если бы молитва такого злодея, как я, могла быть услышана Богом, я молился бы за вас, преподобные отцы, ибо, хотя я так низко пал и погряз в грехах, вы не погнушались протянуть мне руку помощи и споспешествовали уразумению всей мерзопакостности моего преступления. Но, не смея осквернять престол Господний, вознося к нему недостойные свои молитвы, я хочу смиренно покаяться в грехах в назидание всем тем, кто, подобно мне, погрязнул в бездне зла. Да, немало выпало мне на долю невзгод и бед, но вместо того, чтобы, веруя в беспредельное милосердие Божие, покориться судьбе и озаботиться спасением своей души, обуянный непомерной гордыней, я, недостойный, попрал церковные установления и, забыв о святой истине, которая превыше всего, и отравив себя злокозненными помышлениями, вознамерился заключить сделку с дьяволом, не разумея того, что, отрекаясь от святой веры и потакая своим богопротивным мыслям, я тем самым уже оказался в вечной кабале у врага рода человеческого. Теперь понял я, святые отцы: дьяволу не было нужды являться мне, ибо я добровольно уже предался ему. Но это еще не все. Желая спасти свою жизнь, я изворачивался и хитрил, но теперь, благодаря вам, препрдобные отцы, я прозрел: только искренне, чистосердечно признавшись в содеянном, смогу я обрести единственно возможное для меня спасение, то есть понести кару, заслуженную мной по законам Божеским и человеческим. Уверовав в дьявола, я ступил на гибельный путь, и возврата к праведной жизни для меня уже не было, за одним преступлением неизбежно должны были последовать другие, еще более чудовищные. Оказавшись сам во власти Сатаны, я распространял вредоносные слухи о том, будто бы он не существует и не губит человеческие души; сея смуту и отравляя умы, я тем самым подрывал основы христианской веры и выдавал ложь за правду. Осознав, что в алчности своей зло не знает предела, я вижу теперь: это еще не все, ибо, когда я вступил в сговор с дьяволом, мной всецело овладела ненависть к добру, и, жалкий червь, непомнящий, что я всем обязан их королевским величествам и Церкви, я встал на путь открытой борьбы с высшей властью в королевстве, уподобясь преступнику, для которого нет ничего святого и который поднял руку на отца своего и матерь свою. Виновный в столь тяжких преступлениях, я не заслуживаю никакого снисхождения и единственно о чем прошу вас, досточтимые отцы, изберите для меня самое суровое наказание, ибо только оно поможет мне очиститься от грехов и послужит справедливым возмездием за содеянное мной зло.

Торквемада. Обвиняемый, можете ли вы назвать имена своих сообщников?

Перес. Да, ваша милость, я готов назвать имена всех тех, кто по моему наущению примкнул к преступному заговору, ибо только таким образом я послужу ко спасению их душ от вечной погибели.

Торквемада. Священный трибунал слушает вас.

В списке названных Лоренсо Пересом лиц значится несколько десятков мужчин, юношей и женщин, проживающих в Бурхилосе и его окрестностях, но приводить его здесь не имеет смысла, ибо не имена, мало известные в прошлом и тем паче в настоящем, а их число, свидетельствуют о важности этого дела.

Однако одного из разоблаченных преступников следует назвать в назидание потомкам, а именно: священника Мигеля Варгаса; будучи исповедником Переса, он при исполнении своих обязанностей проявил преступную близорукость и заслуживающее всяческого порицания отсутствие бдительности.

Всесторонне и досконально расследованное досточтимым отцом Великим инквизитором дело Лоренсо Переса, хотя он сам и его сообщники были простолюдинами, красноречиво свидетельствует о том, к каким тяжелым преступлениям ведет малейшее отступление от веры. Диавол повсюду коварно расставляет свои сети и с нетерпением выжидает, как бы обратить себе на пользу человеческую слабость и тем паче необузданную гордыню ума. Юдоль земная — великое поле битвы, но людям возвещена единая истина, и, объединившись вокруг нее и служа ей, мы должны твердо верить: небесная твердыня устоит против вражеских происков и неприятель в бессильной злобе своей потерпит поражение.

Долг летописца велит нам прибавить к уже сказанному о процессе над Лоренсо Пересом, что в месяце марте, в день св. Иосифа, все благочестивые жители Толедо имели возможность присутствовать на возвышающем души торжестве по случаю предания очистительному пламени еретика и мятежника Лоренсо Переса и его сообщников. Те, чья вина была не столь велика, понесли менее суровое наказание — одних приговорили пожизненно к галерам, других к церковному покаянию и денежному штрафу и всех без исключения к лишению прав, а их потомкам по мужской линии до третьего колена запрещалось исполнять какие-либо государственные или общественные должности.

Радуясь, что справедливость восторжествовала, мы, однако, не можем не выразить сожаления по поводу того, что тот, кто, не щадя сил, способствовал выявлению истины, не увидел ее окончательного триумфа.

На другой день после того, как Лоренсо Перес признал свою вину, досточтимый отец Торквемада занемог, и, хотя лекари и приближенные к нему особы скрыли от него, насколько опасно его состояние, предчувствие приближающейся смерти не обмануло его, и он выразил желание умереть в родном Авиле. Никто не осмелился воспротивиться воле умирающего.

Утром тринадцатого сентября года от рождества Христова тысяча четыреста девяносто восьмого, озаботившись предварительно об удобствах для больного, приближенные и телохранители Великого инквизитора покинули Толедо, чтобы проводить досточтимого отца в последнее земное странствие».

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Едва завечерело, но было уже совершенно темно, дул ветер, и накрапывал дождь, когда кортеж Великого инквизитора, целый день продвигаясь трактом вдоль подножья Сьерры де Гредос, достиг, наконец, перевала через Санта Анну и по извилистой, головоломной дороге стал спускаться к Старо-Кастильскому плоскогорью. Пустынная и дикая местность в довершение ко всему пользовалась дурной славой: окрестные бароны грабили и убивали путешественников, и сюда, в особенности, в ночную пору, не решались заглядывать даже солдаты Святой Эрмандады.

Великий инквизитор ехал в повозке с полотняным верхом. Хотя она подвигалась вперед очень медленно, ее то и дело подкидывало и бросало из стороны в сторону на предательских колдобинах; вся в рытвинах и камнях дорога была к тому же скользкой. За перевалом дождь прекратился, но сырой туман, поднимаясь из долины, становился все гуще. К уже горящим факелам прибавились новые, но это мало помогало: их свет едва мерцал в тумане белесыми пятнами. В темноте шумел поток.

Дон Лоренсо де Монтеса ехал рядом с повозкой, и лошадь ступала под ним так легко и уверенно, будто по гладкой дороге средь бела дня. Падре Дьего, заслонив плащом лицо от ветра, приблизил к нему своего коня.

— Дон Лоренсо, — сказал он, — боюсь, досточтимый отец не выдержит тягот пути. Он слабеет с каждым часом.

Де Монтеса сидел в седле свободно и прямо, будто не было на нем тяжелых доспехов, и взгляд его голубых глаз, казалось, зрит сквозь мрак и туман.

— Что прикажешь, преподобный отец? — спросил он.

— Ты знаешь эти места?

— Я родом из-под Авилы.

— Где здесь можно остановиться на ночь?

Де Монтеса протянул вперед руку.

— В четверти часа езды отсюда находится castello.[19]

— Чей?

— Господ де Лара.

Справа, по невидимому отвесному склону, с грохотом скатывались камни.

— Если я не ошибаюсь, — в раздумье сказал падре Дьего, — потомок этого славного рода — дон Мигуэль де Лара?