претило аскетическим привычкам сурового воина. Пол устилали дорогие ковры, древние стены украшала разноцветная мозаика, до неприличия много места занимало низкое ложе; напротив камина красиво инкрустированный стол овальной формы полукругом окружала покрытая узорчатой тканью софа со множеством мягких подушек. Веяние Востока чувствовалось даже в воздухе, напоенном благоуханием розового масла.
На столе был приготовлен для гостей ужин: немного холодного мяса, хлеб и фрукты. Дон Лоренсо, не притрагиваясь к еде, налил себе вина. Сладкое и ароматное, оно было очень крепким. Но, выпив, он не ощутил желаемого результата… После нескольких бокалов на сердце стало еще тяжелей, и мысли, от которых он хотел отделаться, назойливо лезли в голову.
Вокруг царила тишина. Блики огня, играя на сложенных перед камином доспехах, казалось, были единственными признаками жизни. И хотя было еще не поздно, создавалось впечатление, будто замок погружен в глубокий сон.
Де Лара вошел так тихо, что дон Лоренсо только тогда повернул голову от камина, когда увидел в полосе света перед собой тень человека. При виде де Лары он вскочил слишком резко и поспешно. Но дон Мигель сделал вид, словно не заметил этого.
— Я пришел узнать, не нужно ли вам чего-нибудь? — сказал он.
На нем был темно-пунцовый балахон с затейливым златотканым узором, и этот домашний наряд делал его в глазах Монтесы еще более чуждым. На какой-то миг он почувствовал себя в присутствии этого человека чуть ли не варваром. Но пробудившаяся гордость тотчас прогнала эту унизительную мысль, и он небрежным тоном сказал:
— У тебя превосходное вино. Садись и выпей со мной. Ты живешь в этой глуши, как в сказке.
— Ты полагаешь? По правде говоря, мне трудно судить, можно ли назвать это сказкой или нет. Просто я живу, как мне нравится.
Дон Лоренсо громко рассмеялся.
— Однако излишней скромностью ты не отличаешься. И говоришь об этом таким тоном, словно даешь понять: только ты один можешь себе позволить жить, как хочется. Ты в самом деле так думаешь?
— Нет, — отвечал дон Мигель. — Я не ставлю себе этого в заслугу. Просто одни люди живут согласно своим склонностям, а другие — вопреки им.
— Конечно, первых, как я догадываюсь, по-твоему, отличают всевозможные добродетели, в том числе необычайная храбрость.
— Ты угадал. В наше время, чтобы иметь собственное суждение, надо обладать храбростью.
— Как видно, нынешние порядки тебе не слишком по вкусу?
— Напротив, я отдаю должное их беспримерной справедливости.
— В самом деле?
— До сих пор, как известно, между людьми не было равенства. Одним судьба благоприятствовала больше, другим — меньше. А сейчас страдание уравняло всех.
Дон Лоренсо нахмурился.
— Ты рассуждаешь, как еретик.
— Я говорю то, что думаю.
— Тем хуже для тебя, если ты так думаешь.
— А не кажется ли тебе, сеньор, что посреди всеобщих бедствий меньше страдает тот, кто умеет их предвидеть?
— Не знаю. Я привык считать, что побеждает тот, кто вообще даже не помышляет о неудаче.
— Я не сомневался, что ты именно так думаешь. Но ведь дороже надежды нет ничего.
Дон Лоренсо наполнил вином кубок и, поднеся его ко рту, твердо сказал:
— Надежда не знает поражений.
— Тем хуже, — сказал дон Мигель.
— Для надежды?
— Нет, для тех, кто ею обольщается.
Дон Лоренсо сделал нетерпеливое движение.
— Трудно поверить, что, будучи таким молодым, ты самому себе обязан столь глубоким знанием жизни. Признайся, дон Мигель, у тебя были, наверно, незаурядные наставники?
— Незаурядные? Нет, пожалуй, это были люди заурядные, но они достойны того, чтобы о них упомянуть. Может, тебя, сеньор, это удивит, но до некоторой степени я тебе обязан тем, что случай свел меня с одним из них.
Дон Лоренсо повернул к нему налившееся кровью лицо.
— Поостерегись, дон Мигель. Я могу пренебречь тем, что я твой гость, если ты не перестанешь говорить загадками.
— Я не хотел тебя обидеть, дон Лоренсо, — спокойно ответил де Лара. — Ты спрашивал меня о моих наставниках, так вот об одном из них я хочу тебе рассказать.
— Но ведь не я же им был?
— Конечно, не ты, сеньор.
— Какое же это имеет ко мне отношение?
— Скорее ко мне, чем к тебе. Послушай. Несколько лет назад в такую же дождливую погоду, как сейчас, мои люди обнаружили пониже перевала Санта Анна едва живого, оборванного человека. Они привели его в замок. Он проболел много недель, но спасти его так и не удалось. И через несколько месяцев он умер.
Наступило молчание.
— Кто же был этот человек? — спросил дон Лоренсо.
— Его имя вам несомненно хорошо известно. Это был дон Родриго де Кастро.
На лице дона Лоренсо не дрогнул ни один мускул. Он медленно осушил свой кубок.
— Забавные вещи рассказываешь ты, дон Мигель, — небрежным тоном сказал он. — Вот уж никогда не думал, что он осмелится вернуться. Что же он тебе говорил? Небось выставлял себя жертвой чудовищной несправедливости?
— Напротив, — отвечал дон Мигель, — по его мнению, священный трибунал не может ошибаться. И хотя обстоятельства вынудили его оставаться в моем доме, он не скрывал того, что ему неприятно пользоваться гостеприимством человека, чей образ мыслей он не разделяет. Думаю, в глубине души он меня презирал.
— Значит, он так и не расстался со своей сатанинской гордыней?
— Прежде всего, мне кажется, с верой.
— С верой? Во что?
— Вы меня спрашиваете об этом?
Дон Лоренсо пожал плечами.
— До сих пор я считал его негодяем, но, если верить твоим словам, он просто-напросто безмозглый дурак. На что он рассчитывал, желая вернуться? Неужели он был так наивен, что надеялся на прощение?
— Нет. Его заветным желанием было служить. Он думал, что скоро поправится и под вымышленным именем наймется матросом на корабль Колумба. Для этого он и бежал из ссылки. Вот и все.
Дон Лоренсо попытался встать, но не смог, так он отяжелел от вина. «Я слишком много выпил», — подумал он. Но голос его, хотя и несколько хриплый, прозвучал твердо, когда он спросил:
— Чему же тебя научил господин де Кастро?
— Тебя удивило, когда я сказал, что дороже надежды ничего нет. Так вот, никто не мог бы убедительней доказать мне это, чем сеньор де Кастро. Теперь тебе понятно, почему я говорил, что ты косвенным образом повлиял на мое воспитание?
Дон Лоренсо нетвердым движением протянул руку за вином.
— Немногому же ты научился, дон Мигель. Я знаю, о чем ты думаешь. Ты считаешь, я погубил этого человека, чтобы занять его место. Можешь не возражать. Меня не интересует ни твое, ни вообще чье бы то ни было мнение. Люди глупы. И никак не хотят понять, что в этой жизни все очень просто. Если бы я не воспользовался удобным случаем и не послал де Кастро ко всем чертям, он не преминул бы сделать то же
