Видимо, трубку бросили. Кострюков снова стал набирать номер.
– Девушка, я прошу вас, сообщите, что звонит Кострюков. Просто сообщите… Уехал?…
Кострюков недоуменно взглянул на трубку и положил ее на аппарат. – Уехал…
Взгляд его был совершенно растерянным, он провел пальцами по вспотевшему лбу и рассеянно посмотрел на меня.
– Вы звонили Шелестюку? – спросил я.
– Да.
– Какое отношение имеет ко всему этому делу Шелестюк?
– Шелестюк? – рассеянно переспросил меня Кострюков. – Помогал мне в этой борьбе…
– То есть на основании его поддержки вы усилили борьбу за влияние газеты, наехав на интересы Бомберга? Ответьте, черт возьми! Шелестюк обещал вам помощь в устранении Бомберга из газеты?
– Да. Он все время был на моей стороне, – глухо проговорил Кострюков. – До сегодняшнего момента.
И он снова удивленно посмотрел на телефон.
Аппарат неожиданно зазвонил. Кострюков мгновенно схватил трубку и нервно произнес:
– Да. Кострюков слушает. Ира? Какая Ира?… Ах, Ира! Кто? Когда?…
Он молча положил трубку.
– Вы оказались правы, – сказал он. – Они уже пришли. Какой-то Захимович и двое милиционеров.
– Это следователь, – сказал я. – Где они сейчас?
– Ира отослала их в секретариат.
Кострюков вскочил, надел пиджак и бросился к выходу. Я схватил его за руку и что есть силы отшвырнул от двери. Он с размаха неловким движением уселся на свой стол.
– Вы что, с ума сошли? Так у вас есть хоть какие-то шансы. Сбежав сейчас, вы автоматически признаете себя виновным. Вас все равно найдут и прикончат, подстроив самоубийство.
– А так меня прикончат под видом самоубийцы в камере!
– Подождите отчаиваться!
Дверь открылась, и в комнату вошли двое милиционеров, а вслед за ними показался мой сегодняшний знакомый, следователь Захимович. Он окинул комнату безразличным взглядом и спросил, уставившись на коммерческого директора:
– Вы Кострюков?
– Да, – неуверенно ответил сидящий на столе Кострюков.
– Я следователь городского отдела внутренних дел Захимович. У меня есть санкция на ваше задержание. Пройдемте с нами.
Двое милиционеров подошли к Кострюкову и, взяв его за руки, помогли слезть со стола. К моему удивлению, Захимович не стал упрекать меня в том, что я нарушил его просьбу, ограничившись лишь печальным взглядом в мою сторону.
Я вышел из кабинета Кострюкова и перешел в комнату, где сидели Седой и Капитонова.
– Ну что, взяли его? – спросил Борисов.
– Взяли, – ответил я.
ГЛАВА 10
Следующие несколько дней были ничем не примечательны. В день ареста Кострюкова вечером я имел беседу с Гармошкиным. Тот как-то вяло и бесстрастно похвалил меня за проделанную работу и попросил подождать с оплатой несколько дней, за которые он обещал собрать необходимую сумму. Он даже попросил меня остаться в газете в качестве колумниста, и я сразу же согласился.
Причины столь вялого настроения Гармошкина, как мне показалось, раскрыл телефонный звонок. Он поднял трубку и сказал:
– Да. Да, Иван Валентинович. Хорошо. Но я… Нет. Хорошо, Иван Валентинович, я все сделаю, как вы сказали. Хотя я не считаю… Ну, хорошо, мы договорились. Завтра я перезвоню.
Главный редактор положил трубку и несколько секунд почти с ненавистью смотрел на аппарат. Потом тяжело вздохнул и перевел взгляд на меня:
– Через неделю я с вами рассчитаюсь.
Дынин несколько раз сообщал мне, как идут дела на допросах Кострюкова. Тот категорически отрицал всякую причастность к убийству Бомберга, не скрывая, что неприязнь у него к убитому существовала и порой принимала формы острых разговоров.
Однако следствию все же удалось добиться кое-каких подвижек. Под давлением улик и обстоятельств Кострюков сознался, что он участвовал в незаконных финансовых операциях, связанных с оплатой рекламных полос и печатанием заказных статей. Все эти три дня мое настроение было хуже некуда. Я, хотя и сохранял внешнее спокойствие, не находил себе места. Впервые за мою вполне удачную карьеру частного детектива я был на грани провала. Я знал, что истинным виновником убийства Бомберга являлся не Кострюков, однако не имел ни малейшей зацепки для доказательства этого.
На второй день после ареста Кострюкова я через Дынина всячески пытался устроить встречу с арестованным. Однако, в отличие от прошлых дел, Дынин не смог мне помочь. Никакие его связи не помогали. Похоже, дело находилось под серьезным контролем сверху, что, в общем, неожиданностью для меня не стало.
Однако я не терял надежды. Вот и сегодня я отправился к Дынину в городское управление внутренних дел с целью узнать последние результаты моих просьб о свидании с Кострюковым и в случае неудачи еще раз стимулировать активность Дынина в этом направлении.
Капитан милиции сидел в своем кабинете и читал сводки о происшествиях за последние дни.
– Ну? – без всяких преамбул с порога спросил я.
– Вовка!.. Ну, я же сказал… Ничем не могу помочь. Не получается. Дело на крючке у верхов, – Дынин метнул взгляд в потолок. – Тут такие бугры контролируют, что не подступишься. А этот Зах…евич еще той сукой оказался. Перестр-раховщик! Я к нему три раза ходил. А он мне все талдычит своим гнусавым голосом: «Не могу нарушить инструкцию!» Да и, честно говоря, не до этого. Чего ты никак не успокоишься?… Тут в городе, понимаешь, черт-те что творится! За вчерашние сутки две перестрелки и взрыв.
– Кого на сей раз взорвали? – спросил я. – Надеюсь, без журналистов обошлось?
– Нет, какой-то хер с горы, – ответил Дынин. – Сам себя подорвал. Проявил непредусмотрительность. Нес кому-то бомбу, а пульт управления положил в дождевик, и сам же на него сел. Бомба-то и сработала.
– Насмерть?
– Нет. Ноги оторвало, желудок перепахало.
– Если выживет, будет осмотрительным, – цинично заметил я.
Неожиданно я вспомнил про одного своего недавнего предусмотрительного знакомого, иметь с которым дело мне не хотелось ни при каких обстоятельствах.
– А кто это?
– Кто? – удивленно посмотрел на меня Дынин.
– Ну, этот бомбист, который подорвался.
– Некто Ливанов, – заглянул Дынин в бумаги, – Валерий Константинович. Сорок лет от роду. Не женат, детей не имеет, бывший военнослужащий. Десять лет как уволился из армии. Тут вот даже фотографии есть с места событий. Хочешь посмотреть? У вас, у медиков, нервы крепкие. Беременным лучше не смотреть.
Дынин бросил передо мной на стол пачку фотографий. На первый взгляд они действительно были ужасающими. На расстеленном брезенте лежал мужчина с оторванными ногами с сильнейшим ранением в правой части живота. Однако, едва взглянув на лицо мужчины, я испытал нечто вроде шока. Я узнал этого человека почти сразу.
Видимо, я слишком долго рассматривал фотографии, так как Дынин меня окликнул:
– Вовка, тебе что, плохо, что ли? А то я смотрю, ты зенками-то впился в фотографию.
– Дынин, это он, – сказал я.
– Кто?
– Маляр.
