– Да снизойдёт благодать на сиё помещение, - 'ручник' осенил зал знамением Аркара. - Иллюстрий Ласкарий, патриарх послал меня сюда с целью выяснения обстоятельств вчерашнего боя. Надеюсь, Вы догадываетесь, каких именно обстоятельств?
– Думаю, да, - холодно ответил Андроник. С детства, подобно большинству нормальных дуксов, он очень сильно не любил инквизицию, а уж её хозяйку, Белую длань - и подавно. Они вечно совали свои носы не туда, куда надо, лелеемые патриархом и правителями империи. Нередко 'ручников' использовали и против политических противников, точнее, практически всегда: уже который век все ереси, даже малейшие, были искоренены или поставлены на грань вымирания. Просто их носителей Белая длань отправлял на костёр. Или совершала что-нибудь намного неприятней сожжения.
– Прошу Вас, пройдёмте в какую-нибудь тихую келью, - 'ручник' прищурился.
– Что же, как хотите, святой отец, - Андронику с трудом далось официальное обращение к адепту Белой длани.
Двое подручных инквизитора остались караулить у входа, а сам следователь прошёл в указанную Ласкарием комнату, кабинет дрункария 'ночной стражи'. Андроник совершенно его запустил: из убранства там были разве что несколько стульев, мощный дубовый стол да ни разу за год на расстилавшаяся постель.
– Келья, достойная аскета, а не придворного столь высокого ранга, - по голосу было трудно понять, иронизирует ли 'ручник' или выказывает своё одобрение.
– Просто эта комната мне без надобности. По делам императора я чаще бываю в трущобах или гавани, чем здесь или в других моих покоях, положенных стратигу Южной армии. Однако же не стоит тратить время на пустые разговоры. Вы хотите узнать, святой отец, что произошло ночью? - и Андроник пересказал события, опустив, конечно же, 'чудесное спасение' от волшбы.
– Богопротивное колдовство в самом сердце святой Аркадии? Что же, мы слишком слабо следили за чистотой веры в нашей великой стране. Я давным-давно говорил епископу Арию и патриарху, что нужно тщательней просеивать золотые зёрна, дабы отделить их от чёрных плевел. И теперь мои слова обрели под собой настоящую основу. Как Вы считаете, иллюстрий, где может скрываться проклятый колдун? - глаза инквизитора впились в Андроника. Ласкарию стало не по себе. От врагов можно было защититься, от интриганов - отбиться, а вот от Белой длани пока ещё мало кто уходил. Те могли заодно с колдуном и добрую сотню ни в чём не повинных людей упечь в свои застенки. А такая весёленькая перспективка совсем Ласкарию не нравилась.
– Он, не будь глупцом, уже должен бежать куда глаза глядят из Аркадии, - пусть уж ищут злата в море, чем того колдуна в городе. У Андроника были свои счёты к этому чародею.
– Быть может, быть может. Но вдруг он решит довершить незаконченное дело? Вдруг опасность грозит самому императору? - последнее слово инквизитор произнёс с особым придыханием. Похоже, 'ручник' очень трепетно относился к священной особе владык Аркадии.
– Не исключено, но точно нельзя ничего говорить. К сожалению, колдун своими планами с 'ночной стражей' поделиться не счёл нужным, - шумно вздохнул Андроник.
– Не стоит шутить этим, иллюстрий. Однако же я думаю, что в следующий раз Вам и Вашим людям может понадобиться помощь Бога и Белой длани, - и 'ручник' непринуждённо положил левую руку на колено.
На безымянном пальце его сверкало колечко, на котором крохотные аметисты образовывали крест Аркара. Ласкарий еле удержался от того, чтобы громко сглотнуть. Его собеседник был не просто 'следиком': кольцо указывало на Выжигающих ересь, антимаг, владевших особыми силами, дарованными, как утверждала церковь, свыше. В общем, с колдунами этот 'следик' мог потягаться. Андронику даже стало слегка жаль беднягу-колдуна.
– Думаю, нам ещё немало предстоит поработать вместе, иллюстрий. Епископ Арий направил меня и двух моих братьев к Вам в помощь. Меня зовут Флавиан Марцелл. Думаю, Вы сможете запомнить это имя очень быстро. Между прочим, иллюстрий, как давно Вы были в Храме Божьем? Часто ли Вы там исповедуетесь? И, наконец, не замечали ли Вы за своими подчинёнными поведения, более подобающего еретикам, нежели истинно верующим? - что ж, 'следик' остался бы даже в Пекле 'следиком'. Скорее всего, оказавшись посреди чертей и еретиков, первым делом Марцелл подробно бы выспросил у окружающих, что те думают о Догматах Аркара, как часто причащаются. А напоследок спросил, отчего у всех такие странные лица, полные гнева, и что 'вооон тот, особо непотребного вида, держит у себя за спиной'...
Андроник сумел справиться с охватившим его волнением. Сперва грешным делом дрункарий даже подумал, что перед ним тот самый человек, что помог ему победить Блистательную Партафу. Однако через долю мгновения Ласкарий понял, что это просто совпадение: даже голос отличался. К тому же 'следик' даже не упомянул о кольце. И, кажется, совсем его не почувствовал. Хотя Выжигающий ересь просто должен был унюхать любое 'непотребство', связанное с колдовством. Не унюхал. Или не подал вида? Предстояло это выяснить, а ещё - вытерпеть у себя под боком целых трёх 'ручников'.
'Уж лучше бы сам Онтрар. Тот хотя бы не лишён чувства юмора'.
Королевство. Тронгард.
Тенперон сидел в своём кабинете. Вообще-то, как Архимаг он мог взять себе огромный зал в центре здания Гильдии, со стеклянными окнами в половину стены, позолоченными светильниками и изысканной мебелью. А вместо этого отвёл сам себе небольшую комнату в Башне огня, известной своею красной черепичной крышей. Кабинет был совсем крохотным по меркам столицы: десять шагов в длину, семь в ширину да четыре небольших окна. Никто, даже магистр огня Рикардо, учившийся в Магической академии вместе с Даркхамом, не мог понять этого выбора. Некоторые утверждали, что в этой комнате Тенперон нашёл древний тайник, хранящий секреты прошлого Архимага, другие говорили, что там сходятся линии магической силы, а третьи настаивали на том, что из этой комнаты можно прослушивать башню Огня. Даркхам лишь тихо посмеивался над этим, вспоминая свою молодость.
Молодой маг, который только что закончил Магическую академию, приехал в столицу, где у него не было ни друзей, ни родственников: отец и мать, дворяне из знатного, но обедневшего рода, жили в Артуа, иногда посылая своему сыну немного денег и письма. Тенперон был лучшим в выпуске, но на него всё равно не обращали внимания в Гильдии. Кому тогда нужен был бедный дворянин, да ещё и со скверным характером? Да никому! Но Тенперон решил, что пока добивается назначения хоть на какой-нибудь пост в Гильдии, пожить в столице. Архимаг отвёл ему небольшую комнату, где до этого хранилась поломанная мебель и ветхие гобелены. Молодой Даркхам прожил в ней целых три месяца, а затем поступил на службу к одному из северных графов. Об этом все уже успели забыть, кроме самого Тенперона. И он решил поселиться именно в этой комнате, которая навевала ему воспоминания о молодости.
Поднявшись с кресла, обитого вельветом, и миновав стол из морёного дуба с ножками, стилизованными под крепостные башни, он подошёл к зеркалу, висевшему возле двери. В отполированном до блеска илатском стекле Тенперон видел самого себя, практически не изменившегося за тридцать лет. Но только внешне. С зеркала всё так же смотрел сорокалетний огнар. Среднего роста, худощавый брюнет с зачёсанными налево волосами, орлиным носом, глаза смотрят куда-то вдаль, как говорили некоторые - точно прикованные к далёкой, но неизменной цели. На лице пролегали две глубокие морщины, обрамляющие уголки рта. Серьёзная ямочка на подбородке. Кончики торчащих ушей чуть заострены, как у эльфа. Но всё равно, люди обычно запоминали только выражение лица Тенперона, всегда задумчивое или хмурое, и взгляд, который словно вот-вот просверлит в тебе дыру.
Даже Даркхам пугался своего отражения, потому что подчас не узнавал нём себя. Да, он прекрасно помнил, что выглядел именно так, но вот в душе...В душе он чувствовал себя глубоким стариком, которого подхватил вихрь случайностей и совпадений и сделал Архимагом. Но старым он себя ощущал именно из-за магии. Этот дар (или проклятие), влиял на людей двумя путями. Одни старели раньше времени, но зато внутри чувствовали себя бодрыми и молодыми. Зато другие могли десятилетиями или даже веками внешне оставаться прежним, но страдали головными болями, приступами чёрной меланхолии и не менее, если не более, мучительными мыслями о несовершенстве мира.
