Он дождался момента, когда на землю упала настоящая бархатная ночь, расплатился с Верой, сел в машину и вскоре подъезжал к своему дому.
Он поставил машину у летней кухни, под прикрытие сарая. Здесь его могли бы достать разве что из окон собственного дома.
«Черт! А ведь это возможно! – осенило отца Василия, когда он уже вышел из машины. – Кто им помешает устроить мне засаду дома?» Священник быстро пересек открытый пятачок пространства у летней кухни и в две секунды оказался у второго входа в дом. Открыл дверь, шагнул в темноту и замер.
Сначала все было тихо. Но потом он отчетливо осознал, что был прав и в доме есть чужак. Отец Василий не знал, почему он так в этом уверен, но...
Он стремительно проскользнул к детской. Присел, нащупал в углу стоящий здесь с прошлой зимы обломанный черенок лопаты и ткнул концом в находящийся в двух метрах выключатель.
Удар был так силен, что черенок разлетелся вдребезги по всему коридору. Отец Василий кинулся в сторону затмившей дверной проем легкой, едва заметной тени и, ухватив что-то теплое, наудачу сделал подсечку. Мужик упал. Священник придавил его сверху, нащупал кисть и повернул ее на излом.
– А-а-а! – заорал и задергался под ним киллер, пахнув еле заметным запахом пота и дорогих сигарет.
«Вот что тебя выдало!» – усмехнулся отец Василий, выдернул свободной рукой брючный ремень и стянул обе кисти незадачливого киллера за спиной. Сам он не курил никогда, даже в армии не соблазнился, и, видимо, именно этот запах и насторожил его. Священник привстал, дотянулся до выключателя и, прищурившись от залившего коридор света, перевернул мужика на спину. Это был Тихон! Тот самый, что руководил первой поимкой отца Василия.
– Какие люди! – восторженно удивился отец Василий. – И чего это мы здесь делаем? Одного раза мало показалось? Или должок Парфену отрабатываем?
Тихон только сопел и морщился от боли.
Отец Василий перевел взгляд на выпавший из вывернутой кисти плотницкий топор, большой, отлично наточенный.
– Не мой инструментик, – покачал он головой. – Но хорош. Молчать будем или как?
Тихон не отвечал.
Священник ощупал торс налетчика и сразу же выудил финку и матово сияющий «парабеллум».
– А что ж ты с топориком кинулся, если такую игрушку за пазухой имел?
Тихон молчал.
– И куда это делись все твои понты, а, корешок? – с усмешкой покачал головой отец Василий, вытащил из-под тумбочки опять-таки валяющийся там с прошлой зимы моток нихромовой проволоки, наново перетянул Тихону кисти, приторочил их к правой ступне и рывком поставил киллера на единственную свободную левую ногу.
– Так и попрыгаешь. Понял?
Он вывел его через черный ход на улицу и, поддерживая за туловище, помог доскакать до «Жигулей». Поначалу Тихон упрямился. Но потом понял, что, если его поволокут по земле за единственную ногу, это будет еще унизительнее, и покорился судьбе.
Священник сунул Тихона в багажник и именно из багажника вытащил уже на месте, возле столика охраны парфеновского строительства. Вокруг лампы над столом металась, обжигая крылья, мошкара, а потрясенная, ни о каких таких разборках своего босса не подозревающая охрана, раскрыв рты, смотрела, как огромный поп в широкой черной рясе вытаскивает из багажника то ли человека, то ли его одноногий, безрукий обрубок.
– Это Парфену подарок! – громогласно пояснил поп, поднял Тихона на плечо, вынес к свету и со всего маху швырнул на стол. Что-то хрустнуло – то ли доски, то ли кости, но священника это уже не интересовало. Он повернулся и направился к своей машине и, лишь открыв дверцу, снова обернулся.
– Скажите Парфену, что я хочу с ним поговорить.
– А кто ты такой? – запоздало крикнул один из охранников, видимо, старший.
– Сразу видно, что ты не местный. Скажи, что поп приходил; он поймет.
Следующим утром грянул ливень. Уже ночью, часам к трем, начало погромыхивать, потом пошли всполохи через все небо, а едва отец Василий, наскоро перекусив прошлогодней капусткой, сел в машину, полило так, что «дворники» перестали справляться, а дорога далее двух метров просто пропала из виду.
Дождь лил так, что в храме за весь день появилось только четыре человека – усопших помянуть. И только к вечеру, когда отец Василий снова появился у парфеновской стройки, слегка утихло. Священник, не вылезая из машины, демонстративно просидел на виду у охраны около четверти часа, а потом поехал к Анзору.
Неизвестно, почему, но он был совершенно уверен, что сегодня его никакие сюрпризы дома не ждут. Но ехать в пустой, холодный без Олюшкиного живого сердечного тепла дом отчаянно не хотелось. Священник выпил бутылочку пива с мелкой астраханской рыбешкой, а потом просто сидел и смотрел, как мимо, поднимая тучи брызг, проносятся иногородние грузовики, большей частью «КамАЗы» да «Мерседесы».
Дождь шел и на следующий день, и на следующий... Отец Василий изредка звонил Ольге, чтобы удостовериться, что все у нее в порядке, да и просто потому, что страстно хотел услышать ее голос, мягкий, певучий...
Парфен признаков своего существования не подавал, но и не подсылал более никого, возможно, потому, что нашлись дела поважнее мести зарвавшемуся попу. Но отец Василий был на него не в обиде. Священник умел смотреть опасности в лицо, но гораздо более этого он ценил покой. Единственное, что его по-настоящему печалило, – невозможность нежно и неспешно раздеть свою Олюшку, бережно уложить ее в постельку и прижаться лицом к ее теплому, мягкому, пряно пахнущему телу.
В тот день на всем Поволжье окончательно воцарился пришедший со Скандинавии холодный циклон. Температура упала до четырнадцати градусов, что в сочетании с промозглой сыростью заставило усть- кудеярцев вспомнить о теплых вещах и надвигающейся осени. Отец Василий возвращался домой на своих «Жигулях», но в этот раз вопреки обыкновению впервые не заехал «отметиться» на стройку, а сразу припарковал машину у шашлычной.
Анзор уже соорудил над мангалом жестяной козырек, чтобы дождь не мешал работе и можно было нормально делать деньги из дешевого заветрившегося мяса. Но в это раз отец Василий увидел его не сразу.
Анзор стоял у застекленного ларька с напитками и улыбался священнику застывшей, словно деревянной улыбкой. Отец Василий вгляделся и подумал, что Анзору следует хоть изредка давать себе отдохнуть; шашлычник явно был нездоров. Несмотря на довольно прохладную погоду, по лицу Анзора, обессиленно притулившегося к стеклянной витрине ларька, обильно тек пот. Он катился по лбу, прямо от линии волос, стекал по скулам, огибал растопыренные улыбкой усы и, минуя золотозубый рот и щетинистый подбородок, стремительно скользил по шее и исчезал за воротником.
– Здравствуйте, батюшка, – едва выговорил Анзор и дернул кадыком.
Отец Василий встревоженно кивнул и хотел было пройти под тент, когда заметил Веру. Молодая женщина стояла, нагнувшись над каким-то дальнобойщиком, и вроде как принимала заказ. Но ее глаза смотрели прямо на священника, и были эти глаза наполнены болью и тревогой.
Отец Василий удивленно приостановился.
– Уходите, – одними губами прошептала Вера. – Уходите.
Отец Василий совершенно растерялся. Он быстро огляделся, чтобы убедиться, что это относится к нему, но никого вокруг не увидел.
– Там, – показала глазами Вера. – Там он...
– Что такое? – тихо переспросил священник.
– Там, – снова показала Вера глазами. – Парфен.
Отец Василий перевел взгляд туда, куда показывала Вера, но это место под тентом загораживал собой истекающий потом Анзор.
