неопытен. Даже, пожалуй, необучен.
– А если бы был опытен?
– Если найдет хорошего учителя, то года через два-три сможет справиться и со мной. Он, ваша светлость,
– За что люблю и ценю тебя, Люм, – за честность. Ты заслужил награду. Бери его, если он тебя заводит.
– Прямо здесь? Холодно, ваша светлость. Может, вернемся внутрь?
Двое подхватили Дана под руки и бодро поволокли к теплое помещение. В прошлый раз меня тут выпороли, а сейчас изнасилуют. Дан рванулся из последних сил, вывернулся, стукнул лбами усердных благородных и получил эфесом по затылку. Свет временно померк, а когда включился, с Дана деловито и профессионально стягивали штаны; он дернулся – и опять получил. Его бросили грудью на стол, выкрутили руки, прижали…
– Развлекаетесь, милочка?
Кто ж так снисходительно милочкой-то? Дан скосил глаза.
Высокий атлет с медно-коричневыми волосами, довольно коротко остриженными. Лицо надменное – эльф от зависти лопнет Одет… подобающе одет, но почему-то стриптиз устраивает: снимает короткий камзол, закатывает рукав рубашки, звучно шлепает себя по предплечью… и герцогиня приседает в глубоком реверансе, а прочие и вовсе стелются.
– Штаны на него наденьте. Меня не вдохновляют мужские зады. Ты предпочитаешь мальчиков, граф?
– Как когда, ваша милость.
Ух ты! В голосе Люма не было особенного почтения, когда он говорил с герцогиней, а тут… поди ж ты!
Тем временем Дан был поднят, застегнут, ему даже рубашку в штаны заботливо заправили.
– Что тут у вас?
Милость села в герцогинино кресло и выслушала отчет. Золотистые глаза остановились на Дане.
– Пришелец? Владеет мечом?
– Осмелюсь заметить… – начал Люм. Милость подбодрила:
– Осмелься, осмелься, граф.
–
– Выдержишь пять минут против меня, станешь графом. Не выдержишь… ну так бароном и помрешь. Хочешь?
– А не могу ли я, ваша милость, остаться живым бароном?
Милость расхохоталась.
– Молодчина! Можно, барон. Фрика, он у тебя еще и неглуп. Забрать, что ли? Подумаю. Ты, пришелец… как зовут?
– Дан, – сказал было он, но сам не понял, что сказал, потому что рот вдруг заполнила кровь. Люм задел ему лицо. Наверное, щеку пропорол. Его качнуло сразу от всего – он шока при виде обожженного тела Гая, от потери крови, от страшной усталости, от спасения… Да, самого натурального голливудского спасения в последний момент. Рояль в кустах, то есть неведомая его милость, походя избавила его от того, что Дан искренне считал хуже смерти. А как больно… Лицо свело судорогой, а крови от этого стало только больше.
– У тебя целитель-то хоть имеется. Фрика? Сядь, не маячь. Расскажи мне здешние новости. Почему со двора горелым мясом несет?
Дана посадили на стул. Какая-то невзрачная личность покрутилась вокруг и принялась за исцеление. Да лучше б меня Люм трахнул, успел подумать Дан, падая в очень глубокую и очень неуютную яму.
Потом его из ямы вынули. Голова кружилась, словно с тяжелого похмелья, зато крови во рту не было. Перед глазами возник черный камзол, обшитый такой серебряной тесемочкой в сантиметр шириной, на которой теснились солнечники – камушки, ценившиеся здесь выше брильянтов. Крепкая рука взяла его за подбородок.
– Кондово. Когда в следующий раз захочется крови, отруби что-нибудь своему целителю. Оставил парню шрам на лице. Вот что, Фрика, забираю я у тебя этого пришельца. Не возражаешь? Да и с вампиром было бы интересно поболтать. Редко такие молодые дружат с людьми. Уведите его в мою карету. Не желаешь ли выпить со мной, Фрика? Надеюсь, вино у тебя лучше, чем целитель?
Дана снова подхватили под руки Люм и Мирт, почти вынесли из дворца и усадили в карету. Смотрели они вполне дружелюбно. Мирт положил Дану на колени катану в ножнах.
– Это твой шанс, – сказал Люм. – Постарайся его не упустить. И не вздумай перерезать себе глотку – не позорь хорошее оружие. Мне проиграть не стыдно. Я лучший мастер клинка в этих краях.
А плохое оружие, то есть кинжал, ему не вернули. Две короны зажилили. Дан погладил эфес. Сил не было. То есть четверть часа назад были, а сейчас ушли в неизвестном направлении. Повешение снова отложено? А что на уме у этой милости, которой Фрика поясные поклоны кладет?
Дан то ли заснул, то ли потерял сознание. Второе вероятнее. Он смутно помнил, что вроде натыкался на золотистые глаза и думал, что клинок Люма был бы предпочтительнее. Вроде его куда-то везли, потом куда-то вели, потом раздевали… или нет?
Но открыл глаза он явно в спальне, потому что лежал в кровати (три метра на четыре, заблудиться можно) под легким и теплым одеялом. Один. В идиотских семейных трусах. Ему снился извращенец Люм, и к чертям политкорректность. Заводит его, видишь ли…
На левой руке белел шрам, которого вчера не было. А сейчас есть. Это вообще как? Дан вылез из-под одеяла и поежился: в комнате было весьма свежо. В двух шагах от кровати была призывно открытая дверь, за которой обнаружилось фарфоровое кресло с крышкой. И тут ватерклозета нет, хотя запах слабенький. Зато над большущим (метра два диаметром) чаном имеются два крана. И плевать на все.
Дан вымылся; пока он нежился в чану, в помещение зашел молчаливый старичок и конфисковал трусы, но взамен положил полотенце и халат. Без драконов. Гай… как там Гай? и как там Шарик? Красный террор им устроить без великого октябрьского переворота…
Он увидел возле зеркала бритву, а в зеркале увидел шрам у себя на подбородке. Весомый такой. Почти от угла рта наискосок до середины подбородка. Ни фига себе. Это магия, что ли? Или я тут месяц проспал? Он побрился, без удовольствия поняв, что верхняя часть шрама онемела: пощипал мертвую кожу и ничего не почувствовал. А что с дикцией? Дан поартикулировал. Ага, понятно. Левая половина нижней губы не двигалась. О, и на плече шрам, где Люм его кольнул, но такой, мелкий. Скоро пройдет.
На стуле возле кровати лежала одежда. И белье. Дан, подгоняемый холодом, резко натянул на себя очень качественные штаны, отличную рубашку и не менее отличную куртку. Внизу лежала катана. Дан снова нежно погладил ножны, подумал и прицепил ее к ремню.
Он, несомненно, был во внутреннем городе. Ах да. Его милость. Раньше Дан считал, что светлость главнее милости. Впрочем, он много что считал. Что людей жечь нельзя, даже если они вампиры. И даже пороть нельзя. И уж точно нельзя заваливать на стол с целью вульгарного насилия. Его передернуло.
Все тот же старичок принес ему завтрак, подождал, когда Дан сметет все, что дали, и повел его куда- то. Для чего могло служить такое помещение, он не знал. Длинный, мрачный, пустой и холодный зал. Пустой в том смысле, что мебели в нем не было – стол да пара кресел у камина.
– Подойди, – приказали оттуда, – и сядь.
Дан подошел и сел. Вчерашняя милость.
– Можешь забыть о герцогине и тем более о похотливом бароне, Дан.
– Спасибо, ваша милость, – осторожно ответил он.
– Ты поедешь со мной. – Он щелкнул пальцами, и старичок, ловко ухватил левую руку Дана, нацепил на нее браслет: две черные полоски, а посередине – белая с гравировкой. – Отныне ты – моя собственность.
– То есть как? – возмутился Дан. Золотистые глаза уставились на него.
– Обыкновенно. Как, например, лошадь или перчатки. Хочешь попротестовать? Рассказать мне, что рожден свободным и это произвол? Ну, давай.
– Но я действительно рожден свободным, – довольно жалким голосом начал Дан, – хотя и не могу
