Чуть дальше, за линией огня, он увидел еще одного. Тот не делал попыток приблизиться, смотрел широко раскрытыми глазами, словно что-то уже понимал, однако убежать в ужасе не пытался. И напасть не пытался. Твари не ведают страха.
И Франк смалодушничал. Сделал вид, что не заметил. Кто знает, когда именно они становятся людьми. Надо ли этому убить кого-то еще… Может, нет. Он уже неотличим от человека, разве что голый, грязный и нечесаный. Почти человек. Значит, уже не настолько ловок и силен, как твари бездны, и справиться с ним не настолько трудно. Если наткнется на стража и решит подзакусить, умрет. Стражи умеют убивать и тварей.
И пусть потом эта мысль не оставит. Пусть помнится этот испуганный взгляд и собственные сомнения. Удел дракона – помнить все.
Лири сидела на корточках возле Илема и гладила его кудрявые волосы. Глаза вора были закрыты, но он дышал. Иначе и невозможно. Три капли эликсира не дадут ему умереть. Но и не дадут поправиться. Ничего. Даер отличался от множества магов неожиданным великодушием. Он был должен только найти все участников миссии, но вот снабдил их допустимыми магическими штучками по собственной инициативе. Он поможет.
Хотелось надеяться.
Но этого драконы не умели. Или не умел Франк.
Он снова бережно взял Илема на руки и направился к заставе.
Тварям повезло: больше они не нападали.
На заставе он спросил воды и лекарств, осторожно раздел Илема, и Лири, не смущаясь, помогла отмыть его тело от грязи и крови. Кто-то принес иглу и нити, и Франк, благодаря богов за долгую жизнь, позволившую ему научиться лекарскому делу, аккуратно промыл три неровных разреза. Когтями полоснули, но почему-то не добили. Оставили умирать в муках. Так ли они неразумны?
Он сшил разорванные ткани, радуясь глубокому обмороку Илема. Не хотелось бы пичкать его обезболивающим в таких дозах. Пару дней ему придется потерпеть.
Им предоставили лошадей, охрану и носилки. Франк не стал садиться в седло, шел рядом с носилками, покачивающимися в такт лошадиному шагу. Стражам категорически не было велено ввязываться в драку («И без вас справлюсь», – бросил он, не подумав, что это может быть оскорбительно, но стражи не оскорбились, дисциплинированно кивнули, и теперь вели коней в поводу, чтобы удержать их, если вдруг объявятся твари.)
Но до самой крепости им никто не встретился. Стражи переговаривались между собой, не приставая к Франку с вопросами, и он был им за это благодарен. Не хотелось ничего рассказывать. Не хотелось объяснять, почему принцесса возвращается. К Лири они тоже не лезли, были очень деликатны, предлагали поесть или выпить чаю, укрывали ее лишним одеялом, а она плакала. Плакала почти беспрерывно. Оно и понятно, ведь так же ненавязчиво заботился о ней Диль.
Илем приходил в себя пару раз, безучастно смотрел перед собой. Ему все еще не больно, и это плохо.
В крепости Франк потребовал жарко натопить комнату, принести жаровни и перины, и примерно через два часа Илем чуть оживился, выпил немного крепкого бульона, сделал несколько глотков горячего вина и посетовал:
– Так холодно, словно я умер.
Франк только улыбнулся. Да, друг мой, ты умер, пока я вспоминал об эликсире, пока свинчивал тугую крышку. Твое сердце уже не билось. Зато теперь достоверно известно, что эликсир воскрешает и мертвых.
Илем тоже не расспрашивал о случившемся. Он понимал гораздо больше, чем хотелось бы Франку. Может, гораздо больше, чем сам Франк.
Когда-то он был почти такой же любопытный. Стремился узнать побольше о драконах, об их сути – о своей сути, о функциях и задачах, а отвечали ему одно: «Сам поймешь, что нужно делать».
Нужно одно – защищать людей.
Защищать, убивая.
Драконы не без облегчения вздохнули, когда он взял на себя эти миссии. Франк не был уверен, что его поняли. Он и сам не понимал, почему взвалил на себя самый тяжкий груз. Первую свою команду он вызвался провести по простейшей причине: был лучшим бойцом среди защитников мира. Лучшим в облике человека.
У него и получалось лучше. Шесть миссий без провалов. Однажды он сохранил всех. Ни разу не возвращался один. И всегда ему было неизменно больно при каждой потере.
И никогда так больно, как сейчас.
Он не лгал Дилю. Он тоже жил по инерции, что, наверное, недопустимо для дракона, раз уж есть цели, великая – защита мира, приземленная – закрытие врат. И все же его мало что трогало, мало что вызывало бурный гнев или бурную радость. Кто угодно потеряет остроту чувств за такой срок. Кто угодно разочаруется в людях, словно бы и не замечающих постоянной помощи драконов и немедля вспоминающих о защитниках при острой нужде.
Людям не хотелось потрудиться ради самих себя. Зачем? Можно обвинить соседа, или погоду, или горькую судьбу, можно надеяться на короля, богов или драконов. Это проще, чем искать причины в себе и тем более исправлять собственные ошибки. Чего ради? Прилетят защитники и остановят войну, в которой виноваты неразумная принцесса, ее разумный отец и ее обидчивый жених.
Франк не останавливал войны. Гораздо лучше это получалось у Немиса и Таидина. Они умели находить слова, редко прибегали к страшной угрозе, гораздо реже, чем Франк. Он легко лишил защиты дракона собственного спутника… нет. Не легко. Это дорого стоило, но было необходимо.
Показалось необходимым.
От дурной привычки рубить сплеча Франк так и не отучился. Куда проще было бы отпустить вампира – пусть делает что хочет, в любом случае миссия его потеряла, но он не потерял бы жизнь. Правда, это немного дисциплинировало Илема, и Илем вот он, еле живой – но живой, черт возьми, живой.
И дает повод для самооправдания…
Он забрал у коменданта карету, велел ее переделать, чтобы Илему было удобнее в тяжелом пути.
Дракону охотно давали все, что он просил или требовал, нередко категорически отказывались от денег, и он отступал. Пусть человек почувствует свою причастность к великой миссии. Каждый защищает мир по-своему.
Большую часть суток Илем был в полузабытьи, открывал глаза, когда подпирали естественные надобности, и именно в это время Франк заставлял его поесть, проверял раны. Все шло хорошо. Через десять дней он снял швы, позволив Илему на это смотреть (с любопытством, что радовало), а Лири – помогать. Она изо всех сил старалась быть полезной. На козлах сидел нанятый кучер, а то она бы целыми днями правила четверкой лошадей.
Он сменил карету и упряжку – теперь коней было шесть, но Илем лежал в мягкой кровати, сделанной по типу колыбели, его не трясло, лишь покачивало, даже на ухабах. Тепло давали одеяла из утиного пуха и хитроумная жаровня, из которой угли ни за что не выпали бы, даже перевернись карета. А Илем все равно мерз. Иногда его начинало трясти, и Лири торопливо готовила горячее вино с пряностями, а Франк его обнимал, чтобы согреть теплом дракона.
Радовало, что Илем снова начал шутить. Огорчало, что он испытывал сильные боли и еще большую слабость. Лири хлопотала, как курица над цыпленком, а Илем с наслаждением над ней издевался, причем вовсе не беззлобно.
И дракон соглашался с вором: не она должна здесь быть. И ненавидел себя за это согласие. Ему должны быть равно дороги все люди.
Они много разговаривали. И обо всем, и ни о чем. И только через пару месяцев Илем, холодно глядя на принцессу, спросил, что она сейчас чувствует.
– Не знаю. Наверное, то же, что чувствовал Диль, когда увидел на виселице своего друга.
Илем усмехнулся.
– Нашла оправдание?
