стыдно. А демонстрировать это – стыдно.
– Боязно? – сочувственно спросил Дан, продышавшись. – Оно понятно. Властитель в гневе – не самое приятное зрелище. Я, знаете, однажды со стороны наблюдал, так мне хватило воспоминаний. Страшно – жуть. Но я щенок, мне и положено…
Дан все жалел о том, что практически не встречался с магией, ну так бородач предоставил ему такую возможность. Последующие несколько часов Дан знакомился с разными ее проявлениями в виде бесконтактного воздействия на человеческий организм. Работал бородач так увлеченно, что забывал о своей цели, то есть вопросов не задавал. А Дан бы непременно раскололся и выложил все-все, что только знал о властителе Нируте. Целых десять слов, наверное. Например, что он любит на ужин, какое предпочитает вино, как классно играет во все настольные игры от карт до шахмат, охоч до фигуристых женщин, имена которых забывает не то что на следующий день, а уже, так сказать, в процессе, и питает непонятную склонность к пришельцу. Но бородач не спрашивал: занят был. То кости Дану ломал – отчетливо было слышно, как они трескаются и хрустят, то тут же сращивал их, что было не менее неприятно, то переворачивал вверх ногами желудок, то кишки сматывал в обратном направлении, а уж что творил с исцеленной раной в плече, даже формулировать не хотелось. Дан, конечно, изо всех сил старался действовать по освоенным методикам, преимущественно эльфийским: отделял свое сознание от тела так, что едва навеки не отделил, забыв, что Аль о подобной опасности предупреждал. Кое-что даже и помогало, потому что если нет, Дан бы просто сдох на этой жесткой кровати. Прозаично – от боли. Сердце бы не выдержало или еще что.
Потом визгливый маг выдохся. А у него ведь просто голос высокий, как у кастрата, вот он и старается говорить посолиднее, пониже, побасистее, а не выходит, тенорок срывается, вот и выходит полное безобразие. Поблаженствовав в отсутствие особо острых ощущений, Дан посмотрел на него, постаравшись придать лицу как можно более жалостливое выражение:
– Свинкой болели в детстве? Или травма? Голос очень уж высокий для
– Хочешь, чтобы я рассердился и убил тебя сразу?
– Я вообще не хочу, чтобы вы меня убивали. Или кто-то другой, – удивился Дан. – Мне жить нравится. Интересно. Весело. Временами даже очень увлекательно. Я беседу поддерживаю.
Самое странное, что ему и правда было весело. Веселье висельника. Где-то он читал что-то подобное. Когда смерть становится совершенно неизбежной и приходит полное осознание этого, страх перед ней исчезает и человек становится аномально весел, шутит, даже песни поет. Дан подумал и запел:
– Смело, товарищи, в ногу… Нет, не годится. Вот это лучше будет: вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов, кипит наш разум… Забыл, какой именно разум кипит. А может лучше это: замучен тяжелой неволей… Эту песенку вождь мирового пролетариата, по слухам, крайне любил.
Он дурачился, не обращая внимания на остаточную боль. Забавно, должно быть, это
– Я вижу, властитель подверг тебя коррекции, – дребезжа от гнева, сообщил бородач. – Силой у тебя не вырвать признаний. – Дан искренне удивился: это почему? спросил бы во время пыток – получил бы ответ. Кто ж виноват, что дурак. Что
Стало грустно. Представив себе «другие способы», Дан начал вспоминать еще одну методику Аля, теоретически позволяющую остановить себе сердце; правда, по словам эльфа, чтобы добиться такого эффекта, нужно регулярно тренироваться лет двадцать. А вдруг Дан повышенно талантлив…
Бородач наклонился, обдав Дана запахом цветочного мыла, и очень убедительно произнес:
– Но ты сам захочешь мне все рассказать. Уж поверь!
Следующий его магический пасс опять вырвал Дана из мира. Возвращение было тягостным. Сначала обморок перешел в сон, так забитый вязкими кошмарами, что у Дана сильно заболела голова, и это помогло проснуться. Эх, аспиринчику бы сейчас быстрорастворимого… или хотя бы травок, который в сложных пропорциях заваривал Гай, не хуже аспирина помогало при головной боли.
Было темно, но не непроглядно, скорее сумеречно. Он лежал на полу, очень холодном и неровном. Где-то высоко виднелось окно, точнее бойница: длинная узкая щель, из которой немилосердно дуло. Цепи не было, и то хорошо. Дан медленно и осторожно сел, вдоль стеночки отполз подальше, где не так несло холодом, и осмотрелся. Ну самая натуральная темница. Довольно большое помещение, стены старой каменной кладки – раствор повыкрошился, пол тоже каменный. Стены были сырые, где-то журчала вода, как в неисправном унитазе. Дан заставил себя встать и обследовать камеру. Ну да. В полу дырка, а внизу вода. Ватерклозет. Стена над дырой мокрая. Дан подставил руку и после долгого ожидания воды натекла целая горсть. Вот тоже занятие – умываться целый час можно или даже дольше. И пить тоже.
Для начала он попил, потому что в горле уже просто скрежетало. Потом осторожно, стараясь не расплескать воду, потер лицо. Умылся, так сказать. Отчаянно болело плечо, но вовсе не из-за пыток, это нормальные явления после исцеления. Особенно полного, наверное. Надо же было так напороться на меч… великий мастер. Конечно, подтолкнули сзади, но мастерство заключается и в том, чтобы правильно определять противника, а этого персонажа Дан и не заметил, как не заметил никто из Квадры.
Значит, он уверен, что властитель каким-то манером его заколдовал и Дан скорее умрет под пытками, чем сознается… Во-первых, идиотизм, во-вторых сознаваться не в чем. Глупость несусветная. Дан, конечно, подозревал, что хозяин действовал на них магией – или гипнозом – чтобы привязать к себе, чтоб укрепить преданность, потому что откуда бы ей, преданности, взяться у Дана? Аборигенам властитель выше бога кажется, но для Дана-то он всего лишь весомая фигура в политике, а быть преданным политику – ну, извините, только не сибиряку из семьи бюджетников. Но что-то кроме – вряд ли. Может, применял какие-то свои штучки, когда расспрашивал их после задания, но Дану казалось – нет. Просто умел спрашивать, умел собирать информацию. Умный он, господа. Просто очень умный. Умнее Гая. Ну а что уж о Дане говорить…
Значит, с глупостью разобрались, подумал Дан, медленно бродя вдоль стеночек, выискивая местечко потеплее. О, плащ. Его собственный черный плащ на шелковом подкладе. Жалко, летний… Здесь вроде не так дует. Он сел, стараясь к стене не прислоняться, осторожно завернулся в плащ и попытался согреться. Лето ведь на дворе, раннее лето, даже в подвалах не может быть так холодно. Значит, бородач уверен, что, просидевши в столь уютном местечке пару дней, Дан побежит к двери с криком: «Я все скажу, только выпустите»? Или через недельку? Ну ведь вряд ли же. Дан и прежде-то был человеком терпеливым, хотя, конечно, подобных лишений и неудобств в его жизни не было, ну так и не мальчик, тридцать пять, вы меня извините, это уже вполне зрелый возраст, можно уже сделать выводы о собственном характере. И собственной выносливости. Месяц – без разговоров выдержит. Кормить не будут? Ну, это плохо, конечно, трудно сказать, как он себя поведет. Поить не надо, тут вода есть. Вся стена в капельках, будто с другой стороны холодильник.
А главное даже и не в этом. Что рассказывать-то? О целях властителя Дан имел примерно то же представление, что и пять лет назад. Единственное, в чем он убедился, – во всеобщем почитании властителей. Всех без разбору. Даже императорская семья почитает… А куда ей, собственно, деваться: властители поддерживают императора, потому что он их устраивает (нормальный император, на взгляд Дана), жизнь ему продляют, причем здоровую и полноценную, выглядит он чуть старше полтинника, свеж, бодр, активен… И все. Где находится равновесие и как его положено поддерживать, Квадра не знала, а властитель вовсе не спешил их просвещать. У него даже ответ был на вопросы любопытствующих: «В свой срок поймешь». И все. Ну, предположим, Дан решил сдаться, сломаться и честно, как на духу, рассказать все. Рассказал. И никто никаких далеко идущих выводов из этой информации сделать не может. То же самое может поведать любой слуга из замка на озере и примерно половина тех, кто вообще властителя два раза в жизни видел. Далее. Что интересует бородача, точнее кто – только ли Нирут Дан или властители как
