же Маркуса с ножом. И никаких угрызений совести. Абсолютно. Ведь эльфы не отделались бы поркой. И шут вместе с ними.
Спали они на этот раз втроем в этой палатке, потому что Гарвин ее согрел. Как помещался верзила Милит в маленькой палатке, Лена не представляла, но наутро он был свеж и бодр, в отличие от Лены. У нее все-таки разболелась голова, и Гарвин озабоченно хмурился: вроде его целительство не должно было так подействовать. Будто голова не могла сама по себе заболеть без всякой магии. Лена даже сделала себе отвар краснотравки, который помогал ей от головной боли, так что через пару часов они все-таки двинулись в путь и еще засветло добрались до маленького городка и нашли в нем скромную, но чистую гостиницу.
– Эльфы, – проворчал вышибала, – имейте в виду, никаких драк, если не хотите отработать месяц на строительстве городской тюрьмы. Вести себя прилично и к постояльцам не цепляться.
Лена дернула Гарвина за рукав, и он пообещал вести себя прилично и ни к кому не цепляться, если ему дадут поесть, выпить и выспаться.
– Серебро – и делай что хочешь, – пожал плечами вышибала, неторопливо вставая и разгибаясь. Ушло у него на это много времени, потому что ростом он был никак не ниже Милита, но раза в полтора шире. – Они с тобой, уважаемая? Уж проследи, чтоб все было правильно.
Лена пообещала. Свободная комната была всего одна, но просторная, и хозяин пообещал принести мягкие тюфяки для мужчин, которым придется спать на полу, шут расплатился, и шустрый мальчишка повел их вверх по скрипучей лестнице, попутно рассказывая о городских достопримечательностях.
– А что, – спросил его шут, – эльфы тут особенно драчливы?
– Ну, когда выпьют лишнего, – авторитетно объяснил мальчик, – сразу начинают нос драть да сверху вниз на всех смотреть, а чуть не по их – так и в морду…
– Мы не будем пить лишнего, – без энтузиазма пообещал Милит. – А помыться у вас тут есть где?
Шут отдал еще пару монет, и им показали специальную комнату с большим чаном, в котором исходила паром горячая вода. Лену, естественно, пустили первой. Она не только вымылась, но даже полежала в воде, чтобы выгнать усталость. В комнате она переоделась в черное платье – ее теплый костюм нуждался в стирке, а за стирку шут и вовсе заплатил несколько медяков. Когда все вымылись и переоделись, а Гарвин еще и придирчиво осмотрел спину Маркуса, решили все-таки пойти вниз и поесть. Эльфы еще раз поклялись смотреть на людей только снизу вверх и со всем почтением, но только если их опять не начнут в кандалы заковывать.
Им подали роскошно приготовленную баранину с взбитым чуть не в пену картофельным пюре, гору мелко порезанных овощей, крепкий мясной бульон, на который «Галина бланка» не была похожа вообще никак, и впечатляющих размеров пирог с яблоками. Лена давно перестала с ужасом воспринимать такое количество еды, понимала, что через час тут и крошки не останется, а кто-то, может, еще и добавку попросит. Баранина таяла во рту, а в сочетании с немного пенистым бледно-розовым вином и вовсе. Мужчины честно не особенно налегали на вино, хотя оно было не крепче пива. Потом шут поинтересовался, не будет ли хозяин возражать против менестреля, и хозяин вовсе не возражал, даже пообещал бесплатный завтрак, если менестрель привлечет внимание посетителей.
Менестрель очень даже привлек. В этом мире не знали аллели, так что, когда шут, устав петь, продолжал перебирать струны, публика сидела тихо-тихо и внимала раскатывающимся волнам музыки. В зале, кстати, была просто великолепная акустика, что придавало инструменту звучание целого оркестра. Хозяин раза три выразил сожаление, что у него действительно нет больше ни одной свободной комнаты.
Да и эта была хороша. В ней стояли две кровати, на одну легла Лена, на вторую Маркус, а остальные расположились на полу, где были заботливо расстелены обширные и мягкие тюфяки, покрытые чистейшими простынями, имелись пуховые подушки и хорошие одеяла. Лена смазала Маркусу спину рассасывающей мазью, а он блаженно жмурился.
– Знаешь, Делиена, а правду говорит Ариана: у тебя свой род целительства, – заявил он. – От твоих прикосновений боль проходит. – Он подумал, пожмурился еще и честно добавил: – Ну, если не очень сильная, точно. А тебе кто спину помажет?
– А у меня и не болит. Ты не сравнивай – пять и пятьдесят. А теперь все быстро зажмурились, я переоденусь.
Уже лежа в кровати Лена сказала:
– Вот так и начинаешь ценить мелкие радости жизни: горячую воду, хороший ужин, возможность раздеться перед сном, чистые простыни…
– Если тебе этого не хватает, мы можем вернуться, – сразу озаботился шут. – Или пожить здесь какое-то время.
– Нет. Не хочу. Тогда все это сразу потеряет ценность. Мне нравится с вами идти. И спасибо, Гарвин и Милит. Милит и Гарвин. Без вас что бы мы делали?
– А ничего, – зевнул Гарвин. – Без нас вы не попали бы в эту историю. Полукровку можно принять за эльфа только рядом с другими эльфами, да и то… Здесь вот и не заподозрили. Странно другое. Неужели и здесь не знают Странниц?
– Почему не знают? Знают, – удивился Маркус. – Разве хозяин подходил хоть к одному столу, кроме нашего, чтоб лично спросить, что нам еще надо? Прекрасно он ее узнал. Я был здесь. В смысле в этом мире. Выговор знакомый. Знают здесь Странниц, и эльфы здесь не дураки выпить. И драчливые.
– А кто дурак выпить? – философски спросил шут. – Я, что ли? Или ты? А утомительная работа – петь. Горло саднит. И его хочется промочить. Вот и получается, что не дурак… Лена, успокойся, я не простудился, не надо бежать заваривать мне траву. Просто устал. Я же на самом деле не менестрель, не такой уж у меня голос.
– Ты не менестрель, – согласился Милит, – и голос у тебя всего чуть получше, чем у гуся.
– Что? – возмутился шут и выбил свою подушку о Милита.
– Как там Гару? – вздохнула Лена.
– Интересная связь между моим голосом и воспоминанием о Гару, – буркнул шут. – Ну не буду больше петь, подумаешь.
– Гару там нормально. Получил целую гору мясных костей, – сказал Милит. – Я выходил на него взглянуть. Он в теплой конюшне. Поет баллады для симпатичной суки. Получается почти как у шута. Только громче.
Шут устроил целое представление, изобразив одновременно и обиду, и гнев, и непреодолимое желание убить Милита, и опасение перед его размерами и физической силой. Гарвин тихо постанывал, не в силах уже хохотать, а ведь Гарвин был вовсе не из тех, кого легко рассмешить. Маркус утирал слезы. Лена потерла живот, который заныл от смеха, и решительно задула свечу.
В городе они провели три дня. Гостиница стала самым популярным заведением, люди даже на улице стояли, прижав ухо к двери, чтобы услышать баллады шута, с кухни выглядывали повара, а с лестницы – служанки, убиравшие комнаты. Милит изо всех сил изображал недоумение, а шут изо всех сил изображал обиду. Эти два шута вполне дополняли друг друга. А в последний вечер, когда шут совсем уж решительно отложил аллель и высыпал в кошелек впечатляющее количество монеток, один из посетителей с низким, едва ли не земным поклоном обратился к Лене:
– Прости, Светлая, что тревожу тебя. Но не расскажешь ли ты нам о каком-нибудь мире, в котором ты побывала?
Лена, естественно, растерялась. Для нее сущим мучением были даже ответы у доски, даже когда она была готова, потому что весь класс от нечего делать на нее смотрел. Никогда ни в какой художественной самодеятельности она не участвовала, на собраниях не выступала и тихо ненавидела, когда на ней по какой-то причине вдруг фокусировалось внимание более чем двух человек, когда она говорила. Не то чтоб она совсем не умела рассказывать. Умела. В узком кругу. Но вот сказительницей быть не хотелось.
Люди смотрели с робкой надеждой. Лена заметила трех эльфов. Ошибиться было нельзя – те же тонкие высокие фигуры, те же аномально большие светлые глаза, те же заостренные уши. Уши были видны, потому что здешние эльфы для удобства завязывали волосы в хвостики. Вот, может, эти уши и заставили Лену рассказать им о мире, в котором она была три раза. О проклятом мире.
