Человек, стареющий вместе со своим автомобилем, имеет в руках прекрасную модель самого себя.
Автомобиль начинает сыпаться сразу и со всех концов, как, впрочем, и человек. Пока они оба новые - все идет хорошо и все ремонтные работы не уходят глубже вопросов внешнего вида. Промыть полировочной водой, побриться, срезать бородавку, заменить ниппель, принять пирамидон, сменить ремень, выпить ессентуки и прочие мелочи.
Можно еще быть беззаботным и проявлять повышенное волнение, твердо понимая, что все это пустяки, здоровья непочатый край и можно ехать дальше, ни о чем существенном не заботясь.
В одной книге написано: «Молодой человек - это не старый человек». Сколько живу на свете, не устаю удивляться безошибочности этого суждения.
Старый автомобиль - это не новый автомобиль. Когда он стареет, он стареет сразу по всем швам. Уже в поисках стука вкладышей можно натолкнуться на развалившийся подшипник или задранный поршень, уже следуя точной диагностике и устраняя шум в заднем мосте, можно совершенно свободно обнаружить прорехи в системе питания или неполадки в коробке передач.
Так, устраняя гастрит, мы натыкаемся на язву двенадцатиперстной кишки, обнаруживая по дороге холецистит и замечая признаки диабета. И уже не до полировочной воды, не до бородавки и не до пустячной головной боли. Черт с ним, с ниппелем, не в нем счастье. Надо лезть в глубь организма, где уже поцокивают сносившиеся клапаны, гремят редукторы, барахлит печенка и органы внутренней секреции производят свою подспудную борьбу за безопасность организма, обезопасить который уже весьма и весьма трудно.
А жить между тем надо. Это может подтвердить любой житель, не связанный никакими предрассудками. Жить надо. Это может подтвердить любой парень, который в воскресенье в первой половине дня выходит на автомобильный базар, держа в руках свой разнокалиберный, безалаберный, нетаврёный, не записанный в прейскуранты, но зато абсолютно гарантированный товар.
Любой парень в возрасте от семнадцати до семидесяти лет, при шедший со своим товаром на этот базар, становится неоформленным действительным членом подспудной секты жрецов Автомобильного Долголетия.
В эти часы милиционеры уходят пить квас, а торговые надзиратели опускают очи долу. Великий бог торговли Меркурий с металлическими закрылками на щиколотках осеняет своим присутствием драгоценное старье, вываливаемое на асфальт, на прилавки, на ящики и на рундучки.
Робкие торговки раннею зеленью в эти часы подвержены особому пристрастию базарных надзирателей, которые поднимают свои веки, для того чтобы смотреть только на них, на робких торговок.
Мир разделен на два взаимоисключаемых клана. Явный и ясный клан, уплативший базарный налог за свои натуральные плоды природы, и мутный подспудный клан, чей товар не мерен, не оценен и не ясен, как не ясны пути его движения от производителя к потребителю.
Ах, как по-разному разговаривают в этих кланах! Разве можно сравнить холодную чопорность суетных зеленых рядов с братским простодушием клана жрецов Автомобильного Долголетия!
- Дама, дама, почем редиска?
- Дама, по двадцать копеек...
- Дама, это неинтеллигентно, всюду по восемнадцать...
- Дама, нигде еще редиски нет, смотрите, какая редиска...
Нет, не здесь гуляет истина. Гражданин Меркурий звякает своими закрылками возле заколоченных лавок, в которых редиска еще не созрела. Возле лавок расположились жрецы...
- Шеф, амортизаторы надо?
- Новые?
- С пломбой.
- Почем?
- Сам знаешь - в магазине двенадцать монет. За червонец отдам.
- Восемь рублей...
- Хрен с тобой, бери.
Можно брать не глядя. Амортизаторы новые, с завода, на котором, видимо, служит продавец. Дальше начинается жестокая фирменная честность.
- Втулочки на коробку найдутся?
- Поищи.
Надо наклониться над чемоданчиком, набитым копеечной рухлядью: головками, вентилями, манжетами, штуцерами - черт знает чем, новым, не новым, сверкающим, засаленным. Обладатель этих ценностей беседует с соседом:
- Але! Тебе тяги нужны или не тебе?
- Какие?
- Победовские.
- Не мне.
- А чего тебе надо?
- Москвичовские.
- Были с утра.
- Новые?
Вопрос очень важный. Интересно знать, какие были тяги, проданные утром.
- Одна новая, другая десять тысяч прошла.
- Ага.
А втулочек нет. Маленькие такие резиновые втулочки с медной прокладочной, без которых коробка скрежещет.
- Земляк! Резинок никаких нет?
- Резинки в аптеке! Хо-хо! Чего надо?
- Втулки нужны. Для коробки.
- Где ты ходил? Сейчас продал пару с кронштейнами!
- Новые?
- А то какие?!
Слава богу, хоть новые.
«Земляк» - это так, как обращение. А вот действительно земляк. В синеньком пиджачке, староватый уже парень, на пиджачке под карманом колодки: «За отвагу», «За оборону Кавказа».
- Где служил на Кавказе?
- Тамань, браток. А ты оттеля? Я называю часть.
- Соседи.
Я присаживаюсь на корточки возле товара. Надо что-то купить. Товар не новый. Шланг маслопровода купить у него, что ли?
- Со «студебеккера»?
- С «форда»! Не видишь - москвичовский.
Я вижу, что москвичовский, да больно старый. А купить надо. Почему-то он мне приятен, этот староватый парень с орденскими колодками, среди которых есть и такая, как у меня. Колодки засаленные, пиджачок тоже. Жалко мне его, что ли? Интересно, болит у него печенка по ночам?
Он стоит над своим бедовым товаром, а рядом на ящике сидит обширная пригородная баба лет сорока пяти, белая и пухлая. Судя по тому, что деньги принимает она, она, наверно, жена моего земляка. Я беру шланг, даю бабе рубль и стараюсь настроить себя на сентиментальный лад. Не получается.
- Шеф, крестовина нужна?
- Покажите...
Молодой парень с плакатным лицом токаря-передовика показывает новенькую крестовину в промасленной бумаге.
- Возьмите пару, - просит он,- надоело стоять.
Я знаю, что не переплачу. Парень отдает мне пару крестовин и говорит, принимая деньги:
- Не сомневайтесь.
