ПРИНОСЯЩАЯ НАДЕЖДУ
* * *
Этот Шаг она делала, умирая от страха, такого страха, который хотелось писать с большой буквы. Может, поэтому и оступалась два раза, но на третий все же поняла: здесь. Еще бы было не понять: та самая деревня, где застала их стража, лежала перед ними. То, что от нее осталось: печи, трубы, железная дверь кузницы. Сказать, что у Лены упало сердце, значит, не сказать ничего.
– А плакать пока рано, – заметил Маркус. – Так что погоди лить слезы на эту землю. Давай-ка пройдемся. До города какого-нибудь, что ли. В городах всегда больше знают.
Лена прислонилась к Милиту.
– Я боюсь.
– Боишься? – удивился Гарвин. – А заваривать эту кашу не боялась?
– Перестань, – тихо попросил шут.
– Не перестану. Платить за сделанное приходится всем. В том числе и Светлым. Она должна понять, что не бывает… мира без войны не бывает, например. Жизни без поступков, в которых раскаиваешься. Или хотя бы жалеешь о них. Не бывает и так, что ты все делаешь безошибочно.
– Она знает.
– Нет. Она не знает. А узнать должна. Так что идем в город. Ты не можешь идти? Ничего, мы понесем, пока тебе не станет лучше.
Он без долгих разговоров подхватил ее на руки и зашагал вперед. Вот бы хорошо, чтобы кто-то решал за нее, что делать… не только в мелочах, но в большом. Мелочи – это ерунда. Веток можно и самой наломать, и суп сварить, и, наверное, даже зайца подстрелить, здесь животных еще никто в Красную книгу не заносил, потому они наглые, сами в котелок прыгают. А вот чтоб кто-то более умный и предусмотрительный принимал решения, от которых зависит не только чистота белья или ловля зайца, но и жизнь множества людей…
Нет, она не плакала. На всякий случай. Вдруг и правда ее слезы могут еще больше навредить этому несчастному миру. Будто она мало уже навредила… Но редко кто знает, что плакать можно и вовнутрь. Хотя, наверное, мужчины как раз знают.
Она не позволила нести себя долго, и никто не спорил. Они шли, точнее брели, по пыльной дороге, и даже Гару развалистым шагом выступал неспешно и не отвлекался даже на птиц. Стояла жара. Мужчины, уже знающие, что Лену не приводит в ужас вид их рубашек, поснимали куртки. Шут заботливо повязал ей на голову купленный в Кадинии черно-серебристый платок из настоящего шелка, стоивший, пожалуй, целое состояние. Она не знала сколько, ей не говорили. Но они были такие довольные, когда принесли ей этот платок, что у нее не повернулся язык ругаться. Как ни странно, он был ей к лицу, глаза казались голубее, волосы почему-то светлее, да и цвет лица он не портил. У нее давно уже был вполне приличный цвет лица. Не зря говорят: здоровая пища, чистая вода, свежий воздух… Занятия спортом – дело вторичное. Лучше здоровый образ жизни. Плюс, опять же, мужские гормоны…
Она готова была думать о чем угодно, только не о том, что натворила. Мужчины с ней не заговаривали, видели, что она не в себе. Вот Гару периодически подбегал приласкаться. Каждый шаг давался с трудом, и Лена уже подумывала о Шаге, пусть даже Гарвин назовет это позорным бегством. Она заставляла себя передвигать ноги, и старательно отгоняла мысль о том, к чему привела ее самодеятельность. К бунту. К крови. К новой волне казней. К новой очереди к виселице или плахе. Один неопытный маг – против десятков опытных. К тому же магия не защищает от стрелы или ножа. Даже Лиасс получал стрелу в спину, а уж у него магии… Даже Гарвин при всей его быстрой реакции не смог остановить метательный нож иначе, чем собственной грудью. Что уж говорить о Дарте с его комплексом вины…
Шут обнял ее за талию, то ли что бы поддержать, то ли чтобы подбодрить. Бодрости ей явно не хватало. Милит без разговоров снял с нее рюкзачок, дескать, себя донеси до места, а вещи мы уж как- нибудь…
Она даже стука копыт не услышала, пока конный разъезд не вылетел на них из-за поворота. У Гарвина засеребрились глаза. Если это связано с магией, то почему у шута глаза порой тоже амальгамой посверкивают? Или это реакция на сосредоточенность? Вот не забыть бы спросить…
Конные пронеслись мимо, не обратив на них внимания. А раньше стража непременно бы выясняла, что это тут делают эльфы.
– Снял бы ты меч, Милит, – слабым голосом посоветовала она.
– Еще чего, – усмехнулся Милит. – Шут его едва поднять может, а у Маркуса уже есть.
– Аиллена, я в случае чего не постесняюсь ударить магией, – предупредил Гарвин. – Так что будь готова.
– И я не постесняюсь, – пожал плечищами Милит. – Стеснялся бы я в мире, где нет эльфийской магии.
– Среди всадников был эльф, – заметил шут задумчиво. – Это явно не стража. И не беглецы. Они просто очень торопились.
Через две ночевки они увидели на холме город.
– Знакомые места, – прокомментировал Гарвин. – Хотя я, конечно, не особенно внимателен тогда был, но мы здесь, кажется, были.
– Были, – подтвердил Маркус. – Сюда и вышли, когда ее ранили. И тебя. Только с другой стороны. Вон тот шпиль – это магистратура. А неподалеку жил тот самый лекарь, который за здоровье Дарта пил. Туда, может, и пойдем.
– Я не могу. Я боюсь.
– Переоденься, – мигом сообразил Маркус и вытащил из ее рюкзачка юбку и голубую блузку из Кадинии. – Вот и все дела. Давай, быстренько. Мы отвернемся. Или плащом тебя прикроем.
– Я ее и магией прикрою, – хмыкнул Гарвин. – Имейте в виду, в город входят не просто эльфы, но сильные маги.
– Трепещи, честной народ.
– Честному народу как раз трепетать не надо. Стража пусть трепещет, – потянулся Милит. Шут быстро расстегивал пуговицы на черном платье, и у Лены не хватило мужества его остановить. Она малодушно переоделась, шут запихал в рюкзачок платье Странницы и приобнял Лену за плечи. Чушь какая. Можно подумать, ее и в другой одежде не узнают. Можно подумать, ее колоритных спутников забыли. Можно подумать, здесь косяками ходят двухметровые эльфы со шрамами на лбу. Можно подумать, никто не помнит, что компания из двух эльфов, полукровки, человека и черной собаки сопровождала ту самую Светлую, которая наделила магией эльфийского бунтаря Дарта…
Но никто не обратил на них особенного внимания. Идут путники – и пусть себе идут. Женщине вон плохо, вся синяя, как ее кофточка, и на каждом шагу запинается.
Маркус постучал в дверь с выжженным изображением первоцвета – почему-то именно он был знаком всех лекарей, они даже на одежде его вышивали. Открыл незнакомый юноша, высокий, тонкокостный, с длинными светло-каштановыми волосами. Эльф.
– Что с тобой, уважаемая? – озаботился он. – Учитель не принимает сегодня, но входите, может быть… Я спрошу его, может быть, он спустится.
Лена просто рухнула на стул. Ее трясло. Гарвин покачал головой. В комнате ничего не изменилось, разве что к потолку было подвешено побольше трав. Шут сбросил свой мешок, положил сверху футляр с аллелью и опустился на пол возле ног Лены, а Гару устроился с другой стороны и, мордой оттолкнув шута, положил голову ей на колени и уставился несчастными золотистыми глазами.
– Ну что тут такое неотложное, что человек не может себе позволить один выходной день в году? Кто тут так занемог… О светлые боги! Далена! Ты вернулась! – Он расшвырял шута и пса, рухнул перед ней на колени и натурально молитвенно сложил руки. В карих глазах сиял восторг. – Далена вернулась!
Юный эльф грянулся на колени там, где стоял, – возле лестницы.
