Том 2. Лорд Тилбери и другие

— Разве я не права?

— Правы, правы. Сколько она стоит?

— Тысяч десять.

— Ну, вот! Можно ему столько иметь?

— Ни в коем случае.

— Вот именно.

— Какой вы разумный, трезвый человек!

— Не говорите мне гадостей.

— Это комплимент. Если бы вы знали, что за подонки водятся с ним в Париже, вы бы поняли. Приведет, скажет: «Это Жюль», или там «Гастон» — и все, не выкуришь. Я вообще не вижу приличных людей, кроме наших, в газете и, конечно, Генри. Ой! Мои ушки и усики![60]

— Что случилось?

— Я сегодня с ним обедаю.

Джерри сам надеялся с ней пообедать и сказал без должного пыла:

— Успеете, еще рано.

— Да он в Париже! Он не знает, что я уехала. Мы должны обедать с его мамой.

— У него есть мама?

— И какая!

— Мне кажется, она вам не очень приятна.

— Как и я — ей.

— Видимо, она ненормальная.

— Нет, что мне делать? Что я скажу?

— Что у вас выпадение памяти. А зачем вообще объяснять?

— Он рассердится.

— Навряд ли. Холодно удивится, не больше.

— Может быть, может быть… Поговорим лучше о вас. Почему вы дома? Сержант говорил секретарю, что вы служите.

— Меня выгнали.

— Ой, простите!

— Ничего, противная была служба.

— Кто же вас выгнал?

— Сам лорд Тилбери.

— Кажется, он — дядя Линды.

— И хозяин «Мамонта», где издается моя газетка.

— Надеюсь, он сломает ногу. А, вот!

— Что такое?

— Я скажу Генри, что меня срочно послали из газеты.

— Не очень убедительно.

— Да, не очень. Генри это примет… ну, холодно.

— Он все принимает холодно. Читали Роберта Сервиса?

— Как-то не довелось.

— Он писал о Юконе.

— Это я знаю.

— Если ему верить, там снег, лед и мороз. Самое место для вашего Сомерсета.

Кэй посмотрела на него.

— По-моему, — сказала она, — Генри вам не нравится.

— Вы правы. Я — не эскимос.

— В посольстве его очень ценят.

— Откуда вы знаете?

— От него. Когда-нибудь он будет послом.

— Не дай Бог, а то начнется третья мировая война. Нет, как вы можете думать о таком браке? Лучше просто залезть в холодильник.

— Мистер Шу-Смит, я его люблю.

— Ну, прямо!

— Что, что? Не надо так говорить.

— А вы не говорите всякую чушь. Люблю! Этот ходячий труп со стеклянными глазами!

— Перестаньте!

— Ни за что. Я имею полное право высказывать свое мнение.

Кэй вздохнула.

— Вот мы и поссорились! Нельзя же так, Шу-Смит. Если б не моя тонкость, я бы обиделась. Зачем вы лезете в мои дела?

— Затем. Какие женихи?! Вы выйдете за меня, мы же созданы друг для друга. Вспомните, как мы плыли на этом корабле. Родственные души! А тут какие-то Генри… Прямо не знаешь, смеяться или плакать. Слава Богу, я появился вовремя. Бифф правильно сказал…

— Если правильно, это не Бифф.

— Он правильно сказал: хватай и целуй без разговоров. Так я и сделаю.

— Вы посмеете?

— Еще как! Сейчас я вам покажу, какой я способный.

Именно тут раздался настойчивый звонок.

— Ура! — воскликнула Кэй. — Я знала, что небо опекает бедных порядочных девиц. Интересно, кто это? Лорд Тилбери пришел извиниться?

Это был Бифф, исключительно похожий на труп со стеклянными глазами. Друг его и сестра онемели от ужаса.

— Ключ потерял, — объяснил он. — Привет, Кэй.

И, опустившись в кресло, заснул.

Кэй смотрела на Джерри, Джерри смотрел на Кэй. Оба думали о том, что их бедный друг и брат, похожий еще и на героя современной пьесы, кутил во всю свою силу. Даже в Нью-Йорке, на самой вершине, он поражал как-то меньше, и Джерри благоговейно прохрипел:

— О, Господи!

— Вот именно, — согласилась Кэй.

— Ангелы, гонцы благодати, помогите нам! Я не ошибся, это не иллюзия?

— Нет.

— Надо его уложить.

— И крепко держать.

— Пока вы его укачаете, я сбегаю, куплю соды. Вряд ли поможет, а все-таки…

Кэй пожала плечами.

— Бегайте, но это не нужно. У него не бывает похмелья. Встает, как стеклышко, с песней на устах. Видимо, эндокринное.

Джерри удивился. По странной случайности, он не видел Биффа наутро после попоек.

— Как стеклышко? — проверил он. — И не кается? Не страдает? Не клянется завязать?

— Ни в малейшей мере. Гадость какая, а? Если б он хоть страдал, я бы это вынесла, но нет, не страдает. Прямо подумаешь, что на свете нет правды. Ладно, творите доброе дело, если хочется.

Когда Джерри вернулся, Биффа не было — видимо, ушел в спальню, — а Кэй сидела в кресле с тем самым видом, который побудил Уолтера Пейтера заметить, что какую-то даму постигли все скорби мира.

— Ничего, — сказал рыцарь, — не убивайтесь, он все-таки дома, а не в камере.

Кэй почему-то не утешилась. Всякий, кто хотел бы узнать разницу между оптимистом и пессимистом,