такой надежной девицы — нет и нет! Теперь и впредь он строит отношения с женским полом по образцу трапписта.
— Да не меня! Это он себя ругал.
— А, старомодный монолог?
— В общем, да.
— Почему же он ругал себя балдой?
— Потому что он балда. Облапошили, как последнего простофилю. Я на него, кстати, очень злюсь. Не будь он такой расстроенный, такой разнесчастный, не бичуй себя, как жрец Ваала, уж я бы ему дала! Нечего такое затевать, если денег в обрез. Ты подумай, мы и так кредит превысили, того гляди за пятку цапнут, у дверей голод стережет, и что папа выкинул? Публикует книгу за свой счет!
— Чью?
— Свою, конечно!
Табби помрачнел, как помрачнел бы любой, обнаруживший в своем знакомом, вполне приличном человеке, такой изъян.
— Понятия не имел, что он пишет…
— Написал одну книгу. О своих охотничьих подвигах в добрые старые времена.
— Ах, так это не роман! — с облегчением воскликнул Табби.
— Нет. Мемуары. Называется «Воспоминания охотника». Написал и стал рассылать издателям. Те обругали. Все, как один.
— Кто ж это мне рассказывал что-то такое, про издателей?..
— Когда ее отвергли в десятый раз, я посоветовала ему примириться с мыслью, что конкурса популярности она, скорей всего, не выиграет. Запихнуть ее подальше в ящик и забыть… Но Бак не соображает, что потерпел поражение. Хочет сделать еще один выстрел.
— Вот это да! Вот это характер!
— Мы, Эбботы, все такие. Настоящие британцы!
— А дальше?
— Послал он рукопись одному гаду, и тот согласился, если выложат наличные. Ну, Бак не устоял, раздобыл двести фунтов — просто не знаю, где, — и пожалуйста, напечатали! Такая книжка, алая с золотом, на фронтисписе — Бак попирает ногой льва.
— А что, конец счастливый! Взошла заря, я бы сказал.
— Это еще не конец, а несчастное начало. Есть и вторая серия. Сегодня утром пришел счет от гада на 96 фунтов 3 шиллинга 11 пенсов. «Дополнительные расходы», видите ли!
— Вот это да!
— Бак охнул, приполз ко мне спросить, что это еще за расходы. Я объяснила: 96 фунтов 3 шиллинга 11 пенсов. Он попросил одолжить из подкожных, есть же у меня «на булавки». Я поинтересовалась, кто это мне их дает. Он совсем приуныл, ну, я и пообещала, что поеду в Лондон с этим счетом, повидаюсь с Басби. Это наш гад.
— Что же ты собираешься делать?
— Постараюсь его уломать, пусть скостит немного.
— Думаешь, согласится?
— Буду молить и просить, скажем — заламывать руки. Может, сработает. В фильмах получается.
Табби озабоченно нахмурился. Он испытывал к этой девушке братские, нежные чувства, ему хотелось ее защитить.
— Брось! А вдруг он — свинья с двойным подбородком, огромным пузом и наглыми глазками? Еще полезет к тебе!..
— Что ж, ради трех шиллингов одиннадцати пенсов пусть лезет.
Они неспешно двинулись к арке. Табби вдруг остановился, и с таким видом, словно хлопнул себя по лбу.
— Басби! А ты уверена? Не спутала?
— Ну, что ты! В моем сердце высечено «Дж. Мортимер Басби». После фамилии — «кр». Кредитор, то есть. А что?
— Надо же, какое совпадение. Я вспомнил, кто мне про них говорил. Мой брат Джо. Встретились, так это год назад, он и скажи, что собирается работать в издательстве. Вроде у какого-то Басби. А может, — прибавил честный Табби, — у кого-то другого.
— Туманно, а?
— Ну, сама понимаешь. Тебе рассказывают, ты слушаешь, киваешь, поддакиваешь, а отошел — из головы вон. И вообще, я немного выпил, еще не прочухался.
— Не знала, что у тебя есть брат!
— А как же! — гордо подтвердил Табби. — Есть, есть, еще какой!
— Почему я про него не слышала?
— Так как-то, на язык не попадался.
— Старший или младший?
— Старший.
— Странно… я и от мачехи твоей не слышала.
— А вот тут — ничего странного. Она его терпеть не может. Он с ней расплевался и ушел из дома в двадцать один год. Наверное, она и вышвырнула, точно не скажу. Когда разыгралась баталия, меня не было дома, а когда я вернулся, Джо уже уехал.
— Что же ты ее не спросил?
— Спросил, а она как рявкнет! Если, говорит, будешь лезть, прошу, скатертью дорога. Иди, говорит, работай рассыльным, мест — завались. Например на фабрике, где делают рыбный клей.
— Чем и заклеила тебе рот.
— А ты как думала? Раз и навсегда.
— Надеюсь, твой брат не служит у Басби. Тот его может испортить.
— Сомневаюсь! — возразил оптимистичный Табби. — Скорее наоборот, Джо его испортит. Джо у нас — ого-го! Молоток, как говорится.
Они прошли под аркой и вышли на террасу, которую украшала своим присутствием мисс Пруденс Виттекер. Секретарша вышла подышать; однако, завидев Табби, вернулась в дом, явно рассудив, что незачем дышать воздухом, если его отравляет этот субъект. Табби же вздохнул, даже с присвистом, и крепко стиснул кулаки. Лицо его обрело трагическое, байроновское выражение.
— Доброе утро, мисс Виттекер! — помахала рукой Джин.
— Доброе утро, мисс Эббот.
— Я в Лондон собираюсь. Ничего не надо?
— Нет, благодарю вас, мисс Эббот.
— И Перси никаких приветов? — осведомился бестактный Табби.
Секретарша надменно и молча уплыла в дом. Джин повернулась к Табби узнать, кто такой Перси, и поразилась выражению его лица.
— Ой, Табби! Что это с тобой?
— Все в норме.
— А вид — жуткий.
— Да ладно, чего ты… — забубнил страдалец. Но от Джин так просто было не отделаться.
— Прямо сильный, молчаливый мужчина едет с горя в Африку охотиться на львов. Бак их, наверное, десятками встречал… ой, Табби! Вы что, разругались с Пруденс?
Табби буквально обомлел от такого ясновидения. А он-то считал, что любовь его — глубокая тайна, надежно скрытая маской лица!
— Какое отношение я имею к Пру… то есть к мисс Виттекер?
— Такое. Да твой секрет за милю видно! Ты на нее смотришь, как креветка…
— Вот как? Больше не смотрю.
— Ну, прости. А что случилось?
— Ничего, — отвечал скрытный Табби.
