частокол, превратить последний оплот некогда великого народа в забытую легенду. Пришли коварно, убивали не как звери — как кары, наслаждаясь болью и смакуя каждый миг чужих страданий. Они с одинаковым остервенением убивали стариков и детей, а женщинам и девушкам до этого наносили страшные увечья. Они резали уши и носы, выкалывали глаза и делали себе из них ожерелья, они…
Они были кары.
Он — Нитомир. Его не нашли. Он видел все, ему было пять лет, и он ни разу не закрыл глаза. Даже когда умирала его мать. Он смотрел и запоминал, не боль — жизнь. Которой уже никогда не будет. Не для того, чтоб отомстить — таких мыслей просто не могло быть у пятилетнего мальчишки, не для того, чтоб убивать в ответ — он сам не знал, что с ним происходило. До самого утра мальчишка просидел, не шевельнувшись и не издав ни единого звука. Он задыхался, рядом горел дом, умирала семья, дым заволок его Крепость — он смочил драгоценной водой рубаху, и дышал через нее. Когда кары ушли, он собрал свои нехитрые пожитки и выполз из убежища, маленький, пьяный от дыма и запаха крови, но живой. Единственный живой. Последний живой. Он не мог даже никого похоронить — так, присыпал мать землей, чтоб ее обнаженное окровавленное тело не сразу стало поживой для волков. На других не хватило сил, да и узнать людей было почти невозможно — многие сгорели заживо, запертые в горящих избах, другие были изуродованы до полной неузнаваемости, кары верили, что таким образом они даже после смерти отомстят своим врагам, потому что лишенного лица человека не могут пустить в загробный мир. Нитомир так и не нашел своего дела. Не нашел никаких вещей — все, что не сгорело, было унесено карами. Даже каменные идолы были уничтожены. Его деревня, его мир — огромное кладбище на сотню душ, он остался один во вселенной, с дедовским стальным ножом против тысяч и тысяч хищников… Голодный, одетый в одну лишь мокрую рубаху, слабый, только что потерявший всех своих родных — Нитомир бежал. Бежал в лес. Там, в лесу, жили кары, там, в лесу, была смерть — он сам не знал, что несло его на запад. Он не знал, что бежит на запад — он бежал, задыхался, падал, и опять бежал. Маленький звереныш, маленький человек, он каким-то чудом обходил болотные вонники, опасные места, и бежал дальше, бежал целый день, а когда силы его оставили — забился в пустое дупло, сидел там, и дрожал. Пока его не достали сильные мужские руки. Дали попить, укутали в теплое, и, на руках, унесли куда-то вдаль, туда, где за высокими стенами, жили Верные Псы.
Так закончилась жизнь Нитомира. И началась жизнь просто Нита.
Год Трех Отважных Духов, середина лета
— Но как же так, Нит? Как так получилось, что ты отказался от своего прошлого? От своих богов?
— Я не отказывался и не забывал, воин Эдвард. Мое прошлое здесь, в сердце. Я помню каждую морщинку матери, суровый взгляд отца, сильные руки деда, голос сестры. Я никогда не забуду свою прошлое. Когда меня позовет Али-заоблачный, я унесу его с собой в голубой мир, и там я встречу свою семью, мать, отца, деда, сестер. Они ждут меня, и они рады, что я не спешу к ним на встречу. Боги, которым они поклонялись — боги прошлого. Их нет. Это были символы, которые давали смысл жизни тем, у кого не было цели и долга. Богов нет, воин Эдвард, есть человек, у человека есть долг, кто следует ему — живет, кто отказывается следовать — существует. Это знает каждый Верный Пес, это не хотели понимать мои предки. Они хотели жить прошлым, которого больше нет и никогда не будет, они называли себя Русь, они отказывались признавать мир, они знали про Верных Псов, но не хотели с ними общаться. Это не их вина, слова Али-обманщика иногда бывают слаще меда, но то, что произошло, было неизбежно. Путь Верных Псов — единственный верный путь. Следовать ему — наш долг.
— Выходит, Верные Псы — не единственные, кто выжил в этих землях? Ты сказал, что у вас не было стен, защитников, дара, даже берез… Как же вы жили? И получается, что отец Айры — кар? — Эдварду вспомнилась та самая девушка-мулатка, что так когда-то его удивила.
— Нас было мало. У нас была пещера, куда мы укрывались каждую зиму, у нас был подземный родник, где сквозь глину выходила благородная вода. Мы жили в степи, там меньше болот, больше песка, когда приближались они — прятались, наши волхвы имели слабый дар, который позволял чувствовать их приближение. Мы были большим племенем, самым большим, у других племен нет своих деревень, они кочуют с места на место, каждую зиму забиваются в норы, как звери. Они забывают язык, забывают огонь и колесо, они часто погибают. У нас была своя вера, у остальных — лишь инстинкт выживания. Когда они понимают, что путь Верных Псов — единственный шанс спастись, они идут к нам, и мы всегда готовы их принять. Мои предки считали себя последней Русью, я помню слова моего деда, который говорил, что Русь всегда поднималась и не боялась никакого врага. Он ошибался. Руси больше нет. Время племен осталось в прошлом. Тот, кто причинил матери Айры насилие, был кар, но ей повезло, когда она родилась, каждый из Верных Псов стал ей отцом и братом.
— А кары? — только сейчас Эдвард сообразил, что название этих 'хищников', про которых он много слышал, но никогда не видел, можно перевести как 'черные'. — Неужели ты готов их принять, если когда- нибудь они придут к вам и попросятся стать Верными Псами? Тех, кто убивал твою семью? И вообще, откуда они тут взялись…
— Они этого не сделают, воин Эдвард. Кары когда-то были людьми, но они больше не люди. Даже они их не трогают. Мой дед говорил, что во времена прежней Руси кары были слугами, но когда мир рухнул — они бежали в леса, где смерть-без-лица изменила их тела, их сознание, — 'радиация', автоматический перевел для себя Эдвард. — Теперь они больше не люди. Такие, как Айра, рождаются очень редко, и даже ведуны не знают, сможет ли она исполнить свой долг. Но если Али-владыка приведет их, я готов это принять. Ты хочешь знать, почему я не желаю им той судьбы, которую они подарили моей семье? Потому что смертью не исправить другую смерть. Моя семья живет во мне, мой долг — идти путем Верных Псов. Я ответил на твои вопросы, воин Эдвард?
— Ответил, но… Что мне делать? — иногда Эдварду казалось, что Нит в свои восемнадцать лет намного старше и мудрее его, а может так оно действительно и было. В Мертвых Землях год идет за три, не удивительно, что даже мальчишки тут превращались в умудренных жизнью философов.
— Найди свой путь. Мне тоже было больно, когда меня называли найденышем. За эту боль я заплатил чужой жизнью. Найди свой путь, и иди по нему. Но не пытайся изменить путь Верных Псов. Наш долг у нас в крови, мы научились затыкать уши, когда Али-обманщик пытается соблазнить нас сладкими посулами легкого пути. Нет пути иного, кроме того, что нами избран. Так завещали предки, а ведуны говорят: когда стена невозможности стоит выше облаков, только упорство человеческой воли способно пробить ворота. Найди свой путь, Эдвард, следуй ему, и будь готов ответить за сделанный выбор.
Вот и называется, помог. Эдвард не мог себя поставить на место Нита — они оба попали к Верным Псам после страшной трагедии, их обоих нашли, спасли, приняли, как родных. Но Нита в пять лет, Эдварда — в двадцать пять. Нит был ребенком, Эдвард — сформировавшаяся личность, у которого, распорядись иначе судьба, могли уже быть и свои дети. Родина Нита была здесь, рядом, в двух днях пути, родина Эдварда — за тысячи миль, на далеком-предалеком острове. Боги Нита — странный симбиоз языческого пантеона и чудом уцелевшего Ветхого Завета, бог Эдварда — Христос, Спаситель, который две тысячи лет назад умер на кресте за грехи всего человечества, а двести пятьдесят лет назад вернулся, чтоб вершить суд, но ушел, восхищенный верой человеческой, подарив людям последний шанс. Похожие судьбы, разные характеры, но, с другой стороны, у каждого внутри был стальной стержень долга…
Долг Нита — жить по заветам предков. Долг Эдварда — долг офицера. Закончить то, за что отдали свои жизни двенадцать тысяч человек. За что погибли полковник Вильгельм Моррисон и старший сержант Элис Кроуфорд. Эдвард только сейчас понял, что, официально, он был сейчас предателем и дезертиром — вместо того, чтоб рваться дальше, он осел на потенциально вражеской территории, и занимался вообще непонятно чем. Причем не имело значения, преступным был приказ командования, или нет. Бездарным, или очень бездарным. Даже слова присяги здесь и сейчас казались чем-то очень далеким — Эдвард присягал не только Иисусу и королю, первый и так все видит, а про второго лучше и не вспоминать. Но была еще Британия. Страна, где тысячу лет, со времен Вильгельма Великого, а то и еще раньше, жили его предки, Гамильтоны. Где они рождались и умирали, страна, которой служили, иногда за деньги, иногда ради славы, но чаще по любви. Страна, в которой, может быть, не самая справедливая власть. Не самая
