непрекращающиеся судороги. В общем, картина еще та. Нечто подобное я видела один раз в жизни, когда у моего дяди случился приступ эпилепсии. И как только он смог при своей агорафобии преодолеть немалое расстояние от дома до пруда? Не понимаю…
Да нет. Все я прекрасно понимаю (насколько это возможно в моем полубессознательном состоянии). И больше не стану проклинать это большое и светлое чувство, сумевшее победить, казалось, неодолимый недуг. Господи, как же мне повезло! Ведь окна комнаты измученного бессонницей Павла выходят совсем на другую сторону. И, значит, он не увидел бы, как я тону, не поменяйся они с Генкой местами!
Сейчас все это выстраивается в довольно логичную цепочку, а тогда мысли вспыхивали и гасли во мне, как разноцветные фонари на дискотеке. Там кусок одной, тут часть другой, иногда я умудрялась думать сразу несколько мыслей. И в результате пришла к выводу, что помочь моему спасителю можно, только если перенести его с открытого пространства в закрытое. Однако, не имея физических сил для того, чтобы затащить Павла в дом или даже громко позвать на помощь, я не нашла ничего лучшего, кроме как взгромоздиться на него сверху, прикрыв его собственным телом.
Не знаю, как поступают в таких случаях дипломированные врачи, но мне эта идея показалась гениальной. Сначала я почувствовала себя участницей самого настоящего родео. Меня подбрасывало так, что я стала опасаться за сохранность своих громко клацающих зубов. Пришлось вцепиться в Павла бульдожьей хваткой, чтобы не упасть. Не знаю, сколько прошло времени, но тряска постепенно перешла сначала в крупную дрожь, потом в мелкую… А потом во мне проснулась бабушка – фронтовая сестра милосердия, вынесшая на своих плечах из самого пекла не один десяток раненых. Ухватив бывшего омоновца поперек груди и мысленно посетовав на то, что, перед тем как меня спасать, он не соизволил одеться, я перекинула его руку через плечо и потащила к дому кратчайшим путем. Тащить его, огибая немаленький особняк Челнокова, к главному крыльцу или гаражу было в два раза дальше, чем до моего балкона. И потому я направилась именно туда. Можно было, конечно, позвать на помощь, но мне почему-то стало стыдно. «Ага, а тащить почти голого мужика в свою спальню на стыдно?» – полюбопытствовало мое второе «я» голосом целомудренного деда-партработника, до конца дней сохранившего верность стране, жене и партии. Но я велела своему «альтер эго» заткнуться и, скрипя зубами, перевалила Павла через перила балкона.
Дальнейшее помнится смутно. Проносящиеся в голове видения желтых бабочек и крылатых «Рено», порхающих вокруг бензоколонки имени Челнокова, сменялись синими вытянутыми лицами секретаря Сережи, Эли, Генки и почему-то этого типа из «Веритас». И когда я очнулась, то сначала не поняла, с какого перепугу моя голова покоится на плече у Павла, а сам он вольно раскинулся на моем широком диване. И спит. Именно спит, а не лежит в обмороке.
Его расслабленное сном лицо выглядело совсем мальчишеским. И даже хмурился он во сне, точно десятилетний ребенок, у которого отобрали любимую игрушку. То, что это почти невинное создание за один вечер умудрилось смешать меня с грязью, а потом вытащить из грязи, в смысле из воды, в голове не укладывалось абсолютно. Как и то, зачем кому-то понадобилось подмешивать мне в вино такой мощный галлюциноген. Другого объяснения происшедшему я не находила. Сотворить со мной такое помрачение могла только очень сильная бяка. Но вот кто конкретно подсунул мне эту бяку? Ведь сегодняшним вечером мимо меня и моего бокала разве что ленивый не прошмыгнул.
И тут я похолодела. Потому что вопрос о том, кто отправил меня в наркотическое забытье, можно поставить иначе: кому могла понадобиться моя смерть? Глубоко задумавшись, я пыталась определить, кого же до такой степени умудрилась расстроить, что он вознамерился лишить меня жизни? Ведь если бы не Павел… Потрясенная до глубины души, я впала в глубокую задумчивость, а когда вышла из нее, обнаружила, что машинально поглаживаю моего спасителя по костлявой груди. Не кормят его здесь, что ли? Только поят? А ведь ему пить, по идее, совсем нельзя, не то он скоро после первой же стопки такие коленца начнет выкидывать.
Тут у меня в голове что-то тихо щелкнуло, и я поняла, что ни Шерлоком Холмсом, ни Эркюлем Пуаро, ни, на худой конец, мисс Марпл, мне не бывать. Как же далеко увели меня от истины мои логические построения! Ведь предполагаемый убийца не мог предвидеть, что я гарантированно окажусь в таком месте, где возможен несчастный случай. Причем в гордом одиночестве. Выходит, либо он идиот, либо я идиотка. Потому что ищу совсем не то и не там.
Да никому, слава тебе господи, моя смерть не нужна! Ведь то, что мне не удалось даже пригубить любимое «каберне» на вечеринке, – чистой воды случайность. Значит, кто-то рассчитывал, что, выпив вина с подмешанным наркотиком, я начну неадекватно вести себя на глазах у важных гостей. Натворю глупостей, скомпрометирую и опозорю своего нанимателя, и потому строгий господин Челноков будет вынужден вышвырнуть меня на улицу.
Уф, меня бросило в жар от таких интенсивных раздумий. Но, похоже, истина была где-то рядом. Как была рядом с моим бокалом мадам Света, когда, полулежа на столике, изливала на меня потоки площадной брани вперемешку с угрозами. Не зря во всех прочитанных мной детективах все вертится вокруг возможностей и мотивов… Кстати, у остальных двухсот гостей возможностей было пруд пруди, а вот с мотивами голяк.
Представляю, как Светка расстроится, когда, проснувшись утром с больной головой, поймет, что ее коварный план с треском провалился. Придется ей меня еще месяцок потерпеть. Я такую выгодную работу бросать не собираюсь! А собираюсь отлепить свою бедовую голову от странно удобного, хоть и худого мужского плеча и идти досыпать к Эле. Иначе я никак не смогу доказать проснувшемуся в моей комнате Павлу, что не хотела покушаться на его невинность, а просто спала рядом.
Я уже осторожно сползла на пол, когда рука с вытатуированным волком (наконец-то разглядела) мягко легла мне на спину.
– Останься, Ника, – его тихий голос заставил меня замереть. – Пожалуйста, останься. Я ведь с ума по тебе схожу. Может быть, даже уже сошел. Потому что хочу тебя до безумия. Неужели не видишь?
– Вижу, – я поднялась с четверенек и, выпрямившись во весь рост, действительно увидела. – Вижу, но ничем помочь не могу.
– Это потому, что ты спишь с моим отцом? – вопрос прозвучал скорее уважительно, чем обвинительно. Как будто Павел утешал себя мыслью о том, что объект его страсти заслуживает хоть каплю уважения, раз хранит верность одному партнеру. Даже если этот партнер не он сам.
– Я с ним не сплю, – ответила я и тут же пожалела о сказанном. Похоже, от активных наступательных действий Павла Челнокова удерживала не только моя показная холодность, но и нежелание переходить дорогу отцу. Я и опомниться не успела, как снова оказалась на диване, а точнее на самом Павле, крепко прижавшем меня к груди, совсем как во время нашего странного танца.
– Что же ты делаешь со мной? Что же ты делаешь?.. – бормотал он в паузах между поцелуями, от которых на моей шее наверняка останутся синяки. – Или будь со мной, или завтра же катись отсюда к чертовой матери, пока я дров не наломал. Слышишь?!
Естественно, я слышала, но ответить ничего не могла, потому что его губы уже добрались до моих губ. Мама дорогая, что же я делаю?! Мне ведь нужно встать и уйти. Прямо сейчас. Пока я себя контролирую…
Вру. Ничего я уже не контролирую. И могу сколько угодно утешаться тем, что во всем виноват будоражащий кровь коварный наркотик. Но изумленно-радостный вздох, вырвавшийся у Павла, когда я ответила на его поцелуй, будет звучать в моей душе вечным укором женщине, не умеющей сдержать слова, данного самой себе.
Утро рассеяло мои сны, погладив по бедру жаркими солнечными лучами… Нет, похоже, солнечные лучи тут совершенно ни при чем. Светило давным-давно высоко поднялось над коттеджем и было уже бессильно дотянуться до меня своими лучами. Зато упрекнуть в бессилии лежащего рядом мужчину язык не поворачивался.
Энергично встряхнув головой, чтобы избавиться от остатков ночных грез, я припомнила, что творилось этой самой ночью на этом самом диване и, борясь со сладкой дрожью, возопила:
– Ничего себе! Уже два часа!
– Ну и что? – лениво протянул Павел, намеренно улегшийся с краю, дабы перекрыть мне главный путь к отступлению. И снова погладил меня по бедру.
– Как что? Да ведь моя увольнительная была только до девяти утра. Теперь твой папа уволит меня без
