приходили в церковь и недоумевали, к кому из 10–15 священников обратиться. В Исаакиевском соборе рабочие часто не могли дождаться очереди на исповедь: 'Стоишь-стоишь, смотришь — срок свободных часов и прошел', — жаловались они. Не говоря уже о том, что в этих громадных соборах молящиеся ничего не видели и не слышали в задних рядах. Безбожно мало было церквей и в той фабрично-заводской зоне, которая опоясывала Петербург, Москву и другие большие промышленные наши города. В некоторых районах этой зоны вообще церквей не было. Неудивительно, что там появлялись наши 'старцы Иванушки', процветали секты, и уж совсем неудивительно, что рабочие, никем духовно не окормляемые, потянулись к марксизму. Печальный период…
В эмиграции древняя традиция малых церквей воскресла.
Как они возникали?
Инициатива шла снизу. По свободному почину нескольких лиц, осознавших потребность в храме, возникала инициативная группа и вступала в сношения со мною — либо обращалась ко мне письменно, либо делегировала кого-нибудь для переговоров. Первый вопрос, который я посланцам ставил, был следующий: можете ли вы нанять (или получить) помещение для церкви и обеспечить священнику прожиточный минимум? Если ответ был утвердительный, я направлял священника и организовывал приход; если нет, создавалась община, которую обслуживал разъездной священник, от времени до времени посылаемый Епархиальным управлением. Начало самоокупаемости было общим экономическим принципом для всех новых приходов: епархиальный центр со своей нищенской казной содержать причт и храм не мог. Обычно прихожане жертвенно самооблагались. Поначалу приход своего храма не имел, богослужение совершалось либо в наемном помещении, либо в каком-нибудь помещении в церковном здании наших инославных братьев (обычно протестантов), оказывавших нам эту братскую услугу. Вокруг этих церковок завязывалась приходская жизнь, возникали благотворительные и просветительные учреждения: школы, читальни, детские колонии, столовые… Впоследствии обычно возникал 'свой' храм, созидавшийся дружным усилием прихожан. Иногда устроение прихода шло быстро, иногда приходская жизнь долго не могла наладиться.
Приступая к описанию церковноприходского строительства в моей епархии, я сначала сделаю обзор наших достижений вне пределов Франции, а потом перейду к новым храмам и приходам во Франции.
Прежде всего я скажу несколько слов о Германии, где организовались два прихода еще до моего переезда в Париж.
ГЕРМАНИЯ
Данциг
Первый приход, возникший в моей епархии, был приход в Данциге. Волна беженцев занесла сюда военного священника Миллера. До войны он был псаломщиком Житомирского собора, на войну пошел братом милосердия и как-то продвинулся в диаконы, а потом в священники. После развала лазаретной церкви он увез с собой много церковных предметов: антиминс, кадило и проч. — все эти предметы теперь очень пригодились. Образовательного ценза он не имел, репутация у него была небезупречная — ходили слухи о несовместимой со священным саном браваде: штатское платье, песни под гитару… В приходе пошли раздоры, держать себя о. Миллер не умел. Я старался конфликт уладить, посылал для умиротворения архимандрита Тихона, но безуспешно. Пришлось о. Миллера отставить, и он с горизонта куда-то скрылся.
На место о. Миллера я назначил священника из военного лагеря Кведлинбурга [155] — о. А.Шафрановского. Он был священником в Калишской губернии, во время наступления попал 'под немца' и был препровожден в лагерь. Здесь, в период революционных дней, вслед за перемирием, он вел борьбу с лагерными 'революционерами', пожелавшими хоронить покойников в красных гробах… О.А.Шафрановский своих покойников отстаивал. Из обитателей лагеря он организовал братство с полумонашеским уставом. Пастырь напряженной духовной жизни, молитвенник, о. Шафрановский являет тип священника-подвижника.
Данцигский приход существует по сей день [156]. Помещается церковь в наемном здании при ратуше, тут же и комнатка о. настоятеля.
Воиново
В этом же, 1921 году завязался приход на границе Пруссии и России, неподалеку от пограничных пунктов Вержболово — Эйдкунен. В этой части Пруссии осело много наших старообрядцев, бежавших за рубеж от жестоких преследований их в XVIII веке. Они расселились на хуторах среди Мазурских болот; жили хорошо, безбедно, самобытно, переняв кое-что из внешних достижений германской культуры. Большинство из них 'беспоповцы': ни храмов, ни священников — только моленные и руководство начетчиков и начетчиц. Из этой однородной массы староверов в конце XIX века выделились 'единоверцы', т. е. староверы, признавшие нашу церковную иерархию, но сохранившие свои обряды. Основоположником единоверческого движения был инок Павел Прусский. В 80-х годах он сознал свое заблуждение, принял православие и сделался архимандритом-миссионером. Необразованный человек, но большого ума, он написал под руководством профессоров Московской Духовной Академии свои литературные труды о расколе и единоверцах. За собою он увлек часть старообрядцев в России и в Пруссии.
Прусских единоверцев окормлял из Берлина о. Мальцев (изредка наезжал к ним). Во время войны они попали в драматическое положение: по душе русские, а служить надо в германских войсках. Немцы с этим считались, поступали разумно — посылали их на итальянский фронт или назначали на нестроевые должности.
Когда я обосновался в Германии, я посылал к ним раза два-три священника для переговоров, нельзя ли им объединиться в общину и соорудить свой храм. Первым моим посланцем был о. Диодор Колпинский, которого вскоре пришлось сменить. В юности после кадетского корпуса он перешел в католичество, а в эмиграции вернулся опять в православие. Он пришел ко мне в Тегель, исповедался — и я его принял. У него была любовь к русской старине, и я решил его направить к старообрядцам. Однако вскоре обнаружилось, что ему со своим служением не справиться, и я назначил на его место о. Александра Аваева.
О.Александр, бывший офицер гренадерского полка в Москве, покинув полк, отправился в Оптину Пустынь, где спустя некоторое время стал рясофорным монахом. После мобилизации он попал на фронт, а там его вскоре взяли в плен. Участие в войне монашеского духа в нем не угасило. Когда он пришел ко мне и я с ним побеседовал, — я посоветовал ему принять священство. Он с радостью за совет ухватился. Священник из него вышел прекрасный: скромный, беззаветно преданный своей пастве. Он стал служить по старообрядческому уставу, сошелся с приходом, стал любимым батюшкой. Один из крестьян пожертвовал землю, о. Александр стал собирать деньги на построение храма. Выстроили прекрасную церковь и под одной с нею крышей — помещение для школы, для о. настоятеля и для сторожа.
Меня пригласили на освящение храма. Незабываемая поездка! Отрадные впечатления… Я с наслаждением прожил там с неделю.
Ехать пришлось через польский коридор. На станции меня радостно встретили крестьяне и повезли в храм. Дорогой встречались 'беспоповцы' — старухи, бабы… Завидя меня, отворачивались, плевались, но все же украдкой старались подсмотреть, что за архиерей приехал…
С вечера в храме была всенощная. Длилась она с шести часов до часу ночи. Служба исполняется у староверов без малейших пропусков. Певчие знают слова песнопений наизусть, и поет почти вся церковь. Я стою на правом клиросе, на виду — никуда не уйдешь, а они все читают и читают, поют и опять читают… без малейшего утомления! Шестопсалмие прочитала девочка лет десяти-двенадцати — художественно. Ни одному псаломщику так не прочитать. Молятся староверы истово, стоят благоговейно. Мужчины в поддевках — на одной стороне, женщины в платочках — на другой. Ни одной шляпки. Ни одного бритого лица. Дисциплина среди молящихся железная — не смей присесть, не смей уйти. А если какая-нибудь девушка и вздумала бы отважиться уйти, — все старухи на нее зашипят. После службы я поделился своими впечатлениями с батюшкой. 'Это — что… — сказал он, — а вот канон Андрея Критского — это действительно может сверх сил показаться. После каждой стихиры три земных поклона. Более тысячи земных поклонов! Но они к ним привыкли: бьют их, опускаясь на руки, так легко и ловко, — точно мячики от полу отскакивают…'
На следующий день было освящение храма, а после торжества меня повезли по хуторам и повсюду радушно угощали. Живут старообрядцы богато, извлекая доход главным образом из фруктовых садов,
