собственных или заарендованных у помещиков, и живут крепчайшим старым русским бытом, благоговейно храня древние церковные традиции. Столько лет прожили среди германской культуры — и не поддались, хоть кое-какими плодами ее и воспользовались. Так, например, есть у них прекрасная немецкая школа, а рядом своя, церковноприходская, где учатся по часослову и псалтыри. Достойные уважения, трудолюбивые, крепкие люди.
На освящение пришли посмотреть некоторые 'беспоповцы'. Я узнал об этом и за обедом спрашиваю моих сотрапезников: не надо ли мне заехать с визитом к 'беспоповцам'? А один древний старик, который еще сражался под Седаном, мне в ответ: 'Пустяки все это, пустяки… ну а если уж поедете, ничего у них не ешьте, меня, столяра, из кошачьей миски там кормить хотели'. Я все же счел нужным к 'беспоповцам' съездить.
Приезжаю… Маленький домик в прекрасном цветущем саду. Кругом во все стороны волны белых цветов… Близ дома сидит молодая, красивая, с 'нестеровским' лицом девица, в белом платочке, читает книжку — совсем 'Аленушка'… Вышла игуменья. Умная, она никакого угощения мне не предложила, а повела в моленную. Какая красота! Какие иконы! Старинное письмо, драгоценные серебряные и золотые оклады… 'Беда, беда у нас большая стряслась — Владычицу во время войны у нас украли, Владычицу украли…' — плакалась игуменья. Когда вышли из моленной, повстречали старуху-начетчицу. 'Иларюшка!.. Иларюшка!.. — окликнула ее игуменья. — Поди-ка сюда, к нам умные люди приехали, нам бы у них поучиться…' Иларюшка, сумрачная молчаливая старуха, подсела рядом на скамейку. Однако беседа с суровой старицей не вязалась. Потом я узнал, что после меня скамейку омывали святой водой. А со мной хитрили: 'Нам бы поучиться…' Старик-столяр торжествовал: 'Я же вам говорил!'
Организованный мною у единоверцев приход просуществовал все эти годы, не доставив мне ни единой неприятности. О.настоятель обслуживал и маленькую общинку в Кенигсберге, выезжая туда раза два-три в год. Не так давно он организовал в своем приходе женскую монашескую общину. Дух Оптиной Пустыни сказывается на всей его пастырской деятельности.
Епископ Тихон написал о. Аваеву отвратительное письмо с целью склонить его на разрыв со мною. 'Митрополит Евлогий может ваше имущество передать грекам… — писал он, — вам неприлично не переходить ко мне, находящемуся в согласии с германскими властями…' Я предупредил о. Аваева о замысле епископа Тихона — распутал все сплетение наговоров, дал директивы быть корректным с германской властью, а если она поставила бы вопрос об юрисдикции ребром, предложил собрать прихожан и посоветовал предоставить им самим решить этот вопрос по совести. На законном основании германская власть захватить имущество прихода не может: это его собственность.
ЧЕХОСЛОВАКИЯ
Братислава
В конце 1923 года я стал получать письма из Братиславы с просьбами об организации там прихода и о назначении священника. После некоторых поисков я остановил свой выбор на о. Сергии Четверикове.
В России о. Сергий был законоучителем в Крымском кадетском корпусе, а в эмиграции устроился в Сербии. В 1924 году он прислал мне прошение о переводе в Братиславу, где жил его сын. Желание его меня обрадовало. Я знал, что о. Сергий священник выдающийся, высокого пастырского настроения, аскетического монашеского духа и знаток русского монашества и старчества. Он хорошо изучил труды родоначальника движения (в XVIII веке) по обновлению православного монашества и основоположника старчества Паисия Величковского; побывал и в Нямецкой Лавре (в Румынии), где в свое время этот великий подвижник трудился [157]; духовно был связан о. Сергий и с Оптиной Пустынью, был близко знаком с жизнью и творениями оптинских старцев, написал книгу 'Оптина Пустынь'. Я с радостью перевел о. Четверикова в Братиславу. Приход наш в Братиславе надо признать счастливым. Все настоятели его, начиная с о. Четверикова и до сего дня, выдающиеся пастыри.
Братислава, столица Словакии, город университетский, в котором проживает много русских студентов. О.Четвериков поставил приход отлично и Братиславой не ограничился, а стал простираться и далеко за ее пределы. В Словакии разбросано немало русских гнезд — семьи чехов-военнопленных, вернувшихся из России женатыми на русских. О.Четвериков развил широкую миссионерскую деятельность по всей Словакии, окормлял до десяти таких гнезд. Однако Братислава была не по нем: для него — мала. Он мог развернуться шире и влиять на больший круг людей. Скоро нашлось для него новое поприще.
Руководители 'Христианского движения' умолили меня назначить о. Сергия настоятелем церкви 'Движения'. Я горячей просьбе уступил и выписал о. Сергия из Братиславы. Там — драма: жалобы, слезы, упреки… — я отнимаю любимого батюшку, я обижаю. Господь помог смягчить горечь: преемником о. Сергия я назначил иеромонаха о. Никона (Греве) [158], который справился с трудной задачей — примирил со своей личностью паству, оплакивавшую его предшественника.
О.Никон с самоотверженностью отнесся к своему пастырскому долгу, отлично повел приход, уделяя особое внимание детям: школам, детским праздникам и проч. Продолжал он и линию миссионерской деятельности о. Четверикова. Он разъезжал по Словакии, навещая своих духовных детей. И в каких подчас тяжких условиях! В 20-градусные морозы по снежным равнинам в открытых санях, в плохонькой ряске… Бесчисленные панихиды на кладбищах, в морозные дни. Полное пренебрежение к своему здоровью, удобству, покою. И всюду службы, требы, духовное руководство, когда необходимо слово назидания, утешения или совета… Сердца приверженцев о. Четверикова смягчились, ко мне полетели благодарственные письма. Приход жил полной жизнью. К сожалению, и этого любимого пастыря пришлось от паствы оторвать. По смерти о. А.Ельчанинова я перевел о. Никона на его место в кафедральный храм в Париже. В случаях крепкой спаянности пастыря с паствою разрыв всегда болезнен. Опять начались слезы, протесты, волнения… И опять потребовалась некоторая борьба. Я принял свое решение, желая предназначить о. Никона к более высокому служению и учитывая состояние его здоровья. Работа в Братиславе была ему физически не по силам. Он себя не щадил, от постоянных служб на кладбищах, на холоду, у него стала развиваться болезнь горла, перевод в Париж мог быть спасением. Почти перед самым отъездом о. Никона прибыл из Карпатской Руси иеромонах Михаил (в миру Дмитрий, по профессии инженер). В г. Мукачево, епархиальном центре Карпатской Руси, он занимал место настоятеля кафедрального собора. Какие-то недоразумения заставили его уйти, и он приехал в Братиславу к своему другу о. Никону, у которого и поселился. О.Михаила я и назначил преемником о. Никона.
О.Михаил тип монаха-аскета, монаха-мистика, миссионера. Все настоятели Братиславского прихода по своему духовному типу одинаковы: пламенная вера, мистический склад души, аскетические подвиги, ревностное, до самоотверженности, отношение к долгу. Из них наиболее склонен к мистической жизни о. Михаил.
Брно (Моравия)
Брно — большой университетский город. Русских студентов там множество. Здесь оказался священник — чех о. Ванек, прибившийся из России. На Волыни он окончил духовную семинарию, был настоятелем прихода близ Здолбунова: там поселились чешские колонисты. В Брно вокруг о. Ванека сгруппировались богомольцы, главным образом студенты и их родственники. Организовалась община текучая, студенческая по составу.
О.Ванек очень хороший батюшка, горячо преданный православию. Чистоту православия он блюдет строго и в отношении к церковной дисциплине не допускает послаблений или новшеств. Так, например, от участия в похоронах с музыкой, когда музыканты шествуют в процессии среди хоругвей, наигрывая печальные мотивы, он отказывается, считая это заимствованием у католиков.
БЕЛЬГИЯ
Льеж
Начало церковному объединению в Льеже положил о. Владимир Федоров, доблестный священник, связавший свою личную жизнь еще в Константинополе с судьбою детского приюта г-жи Кузьминой- Караваевой, основанного ею в 1918 году.
Г-жа Кузьмина-Караваева, энергичная женщина, переехала со своим приютом из Константинополя в Бельгию, в Намюр, а потом в Льеж, где устроилась в помещении о.о. иезуитов. Спустя некоторое время о.о. иезуиты пристанище отняли. Начальница не растерялась, забрала детей (их было человек около пятидесяти), приехала в Брюссель, высыпала детвору, как из мешка, на вокзале, а сама пошла искать по
