Не так ли, сиятельная Дона?
– Ваши догадки недалеки от истины, сиятельный Дон, – загнав подальше готовое сорваться саркастическое замечание насчет методы злой-добрый коп, как можно вежливей ответила я.
– Видите, я прав, – хмыкнул Кот. – Чтобы настоящая Дона Тигра назвала Пуму сиятельным Доном? Да скорее все Тигры Пущи пойдут и утопятся в болоте.
Младший Волк хихикнул, но тут же осекся под строгим взглядом папаши.
– Позвольте представиться сиятельной Доне: Даймалиен из клана Муари Пума.
– В клане Муари так принято? – мурлыкнула я в ответ на его выжидательно-вопросительный взгляд, прозрачно намекая на неудобство моего положения.
Прошу прощения, сиятельная Дона, но безопасность прежде всего, – с притворным сожалением парировал Кот. – Соблаговолите для начала представиться и объяснить цель вашего визита, а так же откуда пожаловали и к какому клану принадлежите.
– Вряд ли вам что-то скажет мое имя, Дайми… Даймаль… – я собиралась быть воплощенной вежливостью, но что-то мне это плохо давалось. Слишком у него яркие глаза и дразнящий запах…
– Просто Дайм, Дона… э?..
– Ксенокультуролог исследовательской экспедиции Сказка Инкогнита, гражданка федерации свободных фэн-фей, капитан борта ЭФ, Тигра Тиа, – пропела я, одаривая Кота фирменным взглядом Мартовской Тигры. – Можно просто Тиа.
– Очень рад знакомству… сиятельная Тииа… – протянул он, отвечая таким же взглядом.
Дайм присел рядом со мной, не отводя бирюзовых глаз от моих, золотисто- зеленых. Коснулся ладонью плеча, провел по руке, выпущенными когтями разрезал веревки. Помог мне встать… мы оказались близко-близко друг от друга. Я чувствовала его тепло, тонула в морской глубине его глаз, не могла надышаться его запахом… Все постороннее куда-то исчезло, растворилось в неважности, оставив только острое желание никогда не расставаться с ним, не выныривать из сияющих волн его нежности. Мои ладони сами собой легли на его плечи, а его руки на моей спине, прижимающие к напряженному гибкому телу, были самым естественным явлением на свете. Он склонился ко мне, коснулся губами губ…
– Расскажешь мне, моя нежная Тиа?
– Поможешь мне добраться домой, Дайм?
– Да, конечно…
Мы задали ключевые вопросы и ответили одновременно. Одним тоном, с одинаковой интонацией. И рассмеялись.
– Вы дивно хороши, коллега, – констатируя факт, я провела ладонью по его щеке.
– Приятно встретить достойного соперника. – Он поймал мою ладонь и поцеловал.
– Разве мы соперники, Дайм? Нам нечего делить.
– Пока, – грустно ответил он. – Ты же понимаешь, что я не могу отпустить тебя.
– Понимаю. – Я кинула взгляд на настороженных волков, вспомнила про лешего… – А где этот пенек обоссаный?
Все трое оборотней оглянулись. Пенек как провалился.
– Побежал докладывать, – усмехнулся старший Волк. – Надеюсь, Дона не сильно обиделась? Если что, от поединка Волки не отказываются.
– Против Тигра? – усмехнулась я. – Уважаю храбрецов.
Волк коротко кивнул, обозначая перемирие.
– Сиятельный Даймалиен, окажите любезность посвятить меня в местные реалии. Насколько я понимаю, мне все же придется познакомиться с Доном Замка-над-Озером.
– Придется. И скорее всего не только познакомиться. Вы, как ни крути, не просто Тигра, но и ведьма. А с ведьмами у нас с некоторых пор война.
– Но я-то тут при чем? – Возмутилась я. – Я вообще мимо пролетала. Это ваш леший, чтоб ему застрять в болоте, меня сбил, затащил в ваш мир, испортил транспорт… И вообще, это вы ведьм ловите, мы к вам не суемся!
– Вот-вот! – поддакнул Кот. – Наворотили дел, а теперь 'мы тут ни при чем'! А кто будет наследника Дона Мырлеоне расколдовывать? Не суются они! Еще бы…
– А теперь поподробнее, котик.
– Ты точно из другого мира, если не знаешь историю о том, как пять месяцев назад Великая Хрымзя сваталась к Мырлеоне-младшему. Оказала, понимаешь, честь – взять наследника Тигров юбилейным, десятым, мужем. Мальчишка испугался, к тому ж у него уже невеста была, из гепардов. Вот Дон и послал старую каргу в болото, прокляла Лоаэтдина. 'Да кому ты, жаба такая, нужен! Сам катись в болото и квакай там, пока какая дура не расколдует да в мужья не возьмет'.
– Мда… а старая Хрымзя, это случаем не предводительница здешнего конвента? – поинтересовалась я.
– Да нет, предводительница бы самого Дона Мырлеоне прокляла. А Хрымзя-то хоть и сумасшедшая, но испугалась, что свои же ведьмы об нее метлы пообломают.
– Погоди-ка… – торкнуло меня. – Пять месяцев? А почему его собственная невеста не расколдовала? А где все прочие ведьмы, которых вы заманили и посшибали?
Кот замялся, отвел глаза.
– Нет-нет, ты уж договаривай. Если ему жениться на той, то расколдует, куда невесту-то?! – наседала я.
– Так не смогли они принца расколдовать, – промямлил Кот.
– Чушь! Поцеловать, и дело с концом.
– А кого целовать-то? – возмутился Кот. – Пятнадцать тысяч жаб в этом проклятом болоте. Мало того, это с краю оно болото, а дальше – Гиблые топи. Туда даже мы, оборотни, не суемся.
– Мда… – перспектива меня не вдохновляла. Рыскать по болоту, целовать жаб, да еще и с риском сгинуть в топях. Нет уж! Ищите дурочку в другом переулочке. А я сбегу, как только соображу, куда.
– Так просто не сбежишь, Тиа. – Не стоило рассчитывать, что Кот не поймет. – Из наших земель выход или через Гиблые топи, или через Драконий перевал. Больше дорог нет.
Стажерка Зельда
Замок-то страшный на холме стоял, а у подножья деревня раскинулась, частоколом окруженная. Я издалече пригляделась – ворота открыты, у ворот стоят мужики с пиками да дедок тощий и высокий, будто жердь в балахон обрядили.
Час стояла, наблюдала. Примечала, как девки платки носят, как юбки подвернуты, как друг с дружкою народ раскланивается… Полдень миновал, солнышко уж не так припекать стало – по всему, пора счастья попытать, да что-то словно шепчет – обожди.
Смотрю дальше. Подошла к воротам нищенка, хочет войти – а старик рукою махнул, и стража пиками ощетинилась. Еле унесла ноги бедняжечка.
Тут я струхнула маленечко – на шажок назад отступила. Да только ветер вдруг подул с поля, в спину подтолкнул: иди, мол, заячье сердечко. Ну, думаю, все одна дорога – в деревню под холмом. Если и ворота войти не смогу, как домой-то добираться?
Пожурила себя за боязливость, спрятала косы черные, шалью лицо завесила, подхватила цветы свои – ни много ни мало целую охапку – и пошла к воротам.
Иду медленно, прихрамываю, как старуха. Лоб сморщила, губы поджала – даже если шаль и сдернут, то за старуху посчитают, лицо-то все пылью измазано. До самых ворот доковыляла, перво- наперво старику в балахоне поклонилась, после – мужичкам с пиками.
Старичок аж козлиной своей бородкой затряс от удовольствия – видать, хоть и слушаются здесь таких, сероплащных, да не любят.
– Откуда, – говорит, – путь держишь, странница?
А я хочу ответить – да ветерок как мотнет ромашку, как шлепнет мне по губам… Молчи, мол! Я соображаю так: может, речь чужую мне понять и под силу – как-никак, в Айку пошла, а та была бабкой-ведуньей лесной, любой язык понимала, хоть звериный, хоть человечий… Так вот, понять-то я пойму, а ответить пока – не смогу: сразу речь моя непривычная чужачку выдаст.
Потому промолчала я, только поклонилась еще раз старику да на дорогу рукой указала.
Тот хмурится, балахон свой дергает, щурит глазенки черные:
– Немая, что ль, горными богами проклятая?
И такая мне угроза в его словах послышалась, что я, не дожидаясь от ветра советов, головой мотнула: мол, нет.
– А что ж молчишь тогда, женщина? Или не человек ты вовсе, а навка поганая? А ну-кась, покажи лицо!
И хвать меня за шаль!
Стража ближе подошла, пики наготове держит. Мне боязно, я взглядом в землю уперлась – знай себе лоб морщу, чтоб не поняли, что молодая.
Старик наклонился ко мне, подбородок пальцами поддел… и ахнул:
– Глаза-то, как свод небесный, голубые! Никак, божья странница, светлым солнцем отмеченная!
Один мужичонка, с виду плюгавенький, затюканный, будто бы жена его дома поколачивает, тоже зенки вылупил, пальцем тычет:
– Вы, мудрейший, поглядите – у нее в охапке очи небесные, видать, и вправду божья странница! Очи-то небесные кому попало в руки не даются!
И на незабудку простую указывает, которая дома-то у каждого ручья растет.
Старичок лицом просветлел – и поясной поклон отвесил:
– Проходи, – говорит, – в деревню, странница. Каждый дом – твой дом, не откажи в благословении. Прости, что просил ответа – не признал сразу-то странницу божью, коя обет дала молчать и лишь раз в год слово молвить.
Со всем почетом меня в деревню проводили. Незабудку я на видное место воткнула, в узел платка.
Вот так и вошла в деревню – ветер полевой помог.
***
Но войти – одно дело. Совсем другое – незаметно вызнать, как мне домой воротиться. Страннице-то расспросить людей нельзя, только «слово в год» молвить.
Ну, думаю, пока послушаю, что народ говорит, а после решу, что дальше-то делать. Мне хоть и двадцать второй годок всего пошел, а самую соль ухватить уже умею. Как гадалке-то иначе голову людям крутить? Там-сям словечко ухватишь у человека, ему же преподнесешь, как откровение небесное – и он тебе поверить готов, какую бы чепуховину дальше не наплела.
А в деревне этой и вовсе привалила мне удача несказанная: ярмарку на площади у колодца устроили. Люди ходят, переговариваются. Кумушки сплетни перетирают, мужички о войне речи ведут, купцы – о пошлинах,
