я с удивлением и досадой. Моя теща жаждала поговорить со мной и просила меня позвонить; я не стал перезванивать. Я отнес свои вещи в кабинет, слегка прибрался и, несмотря на плохое самочувствие и отсутствие аппетита, вызванное усталостью и температурой, благоразумно решил, что день может оказаться очень длинным и поесть мне не повредит.
Я спустился в «Лас Риас». Часы показывали половину третьего, и ресторан был переполнен. Помнится, я подумал о доставке обедов на дом, которую «Лас Риас» освоил неделю назад, и пожалел, что не воспользовался этой услугой. Я уже собрался было пойти поискать другой ресторан, когда в зале появился хозяин и рукой указал мне на свободный столик в дальнем углу. Я взял со стойки газету и уселся. Расторопный хозяин, неизменно пребывающий в прекрасном расположении духа и неизменно потный, записал мои заказ и сразу же мне его принес, не преминув отпустить вежливый комментарий во поводу какой-то газетной новости. Затем он оставил меня одного, и я начал без особой охоты ковыряться в тарелке, с ожесточением читая газету, чтобы отключиться от царящего в зале шума. Несколько раз я поднимал голову и взглядом, с какой-то брезгливой опаской, выискивал в толпе посетителей унылого типа, который вчера пил вермут у стойки; с неизъяснимым облегчением я убедился, что его не было.
И в тот момент я прочитал эту заметку: она размешалась в разделе происшествий и сообщала, что полиция в течение нескольких дней разыскивает брюнетку средних лет, исчезнувшую с места своего летнего отдыха в Калене; почти не удивляясь, я прочитал инициалы пропавшей женщины; К.П. Я вырвал заметку и спрятал.
Вернувшись домой, я рухнул в кровать, чтобы немного поспать после обеда, но целый час лишь без толку ворочался в постели, совершенно измучившись от напряжения, тоски и страха, что не услышу телефон. Не в силах отрешиться от действительности, я поднялся, в результате не сомкнув глаз. Я пошел на кухню, сварил кофе, выпил пару чашек, сжевал пару таблеток аспирина и в нетерпении стал ждать звонка Марсело.
Не помню, чем я занимался весь вечер, но когда раздался звонок, на часах было почти семь.
– Томас? – с трудом разобрал я и, узнав голос, испытал прилив благодарности. – Это я, Марсело.
– Я уж боялся, что ты не позвонишь, – признался я, – Ты где?
– Все еще в Барахас.[22] Я звоню тебе из автомата. Сейчас говорить не могу, у меня самолет через пять минут. В восемь буду в Барселоне.
– Я встречу тебя а аэропорту.
– Нет. Жди меня в «Оксфорде».
– Где?
– В «Оксфорде». Я приеду туда на машине.
– А зачем тебе в «Оксфорд»?
– Я тебе потом расскажу, – сообщил он взвешенным тоном, призванным, на его взгляд, внушать доверие. – Будь там в восемь, а я приеду, как только смогу.
– Договорились, – сдался я, и в тот же миг в моей голове проскочила мысль о неразрешимо-запутанной ситуации с конкурсом, и хотя я знал, что уже слишком поздно пытаться что-нибудь утрясти, тем не менее, сказал: – Кстати, Марсело, тут еще проблема.
– Еще? Что случилось?
– Это по поводу конкурса. Там произошла ошибка и».
– Да забудь ты о конкурсе и думай о том, о чем тебе сейчас надо думать! – заорал Марсело. – Дело-то серьезное, твою мать!
– Ты прав, прости, – произнес я, устыдившись, и чтобы продемонстрировать, что осознал свою вину, спросил: – Мне нужно что-нибудь с собой взять в «Оксфорд»?
– Прежде всего не забудь ключи от квартиры своей девицы.
Я собирался рассказать Марсело, что полиция уже ищет Клаудию, когда расслышал в трубке доносящийся издалека гулкий бесстрастный голос, объявлявший его рейс.
– Черт побери, я так опоздаю на самолет, – выругался Марсело. – В восемь в «Оксфорде», договорились?
И, не дожидаясь ответа, повесил трубку.
16
Одна из немногих сохранившихся в Барселоне литературных тусовок облюбовала для своих встреч «Оксфорд», маленький бар, темный и уютный, находящийся рядом с бывшим «Бокаччио», неподалеку от улиц Митре и Мунтанпер. Чтобы оправдать название, весь интерьер в «Оксфорде» претендует на некий условный английский стиль. Перед стойкой вытянулся ряд высоких табуретов, перегородка делит помещение на две части, а дальше стоят низкие столики красного дерева в окружении зеленых стульев, а еще подальше – диваны с сиденьем и спинкой белой кожи. Стенами служат выходящие на Монтанер большие окна в темных рамах с цветными витражами, а задняя стена в глубине зала деревянная и покрашена также в зеленый цвет; на ней сияют три светильника, обрамленные картинами со сценами из охотничьей жизни, а угловое пространство между двумя окнами обито белой кожей и украшено разнообразными фигурками из позолоченной меди – головы коней и лисиц, купидоны, роза ветров. Официанты носят белые рубашки, черные брюки, бабочку и жилет в сине-белую полоску. Когда нет клиентов, они стоят за стойкой, где в лучах белого света в три шеренги выстроились бутылки, блестящая кофеварка, плетеная корзинка с апельсинами, машинка для выжимания сока, лист нержавеющей стали под медным колпаком вытяжки, стенные часы с золочеными стрелками и в золоченой рамке. Пол во всем баре облицован черными плитками в белую крапинку.
Поскольку речь идет о вымирающей традиции, то посещение литературной вечеринки – это своего рода сознательное поощрение анахронизма; поддерживать эту традицию (или способствовать ее поддержанию) означает в некотором смысле пытаться сохранить благостный и устаревший взгляд на жизнь. Если литературные посиделки в «Оксфорде» еще живы, то этим они явно обязаны постоянству двух братьев Арисес, Хасинто и Игнасио, чьи интеллектуальные достоинства, репутация порядочных людей и безграничное радушие привлекают сюда по вторникам и четвергам, с восьми до десяти часов вечера, периодически меняющуюся компанию завсегдатаев: молодые университетские преподаватели, заезжие испанисты из Европы или Америки, дряхлые эрудиты и старые профессора, бывшие ученики, переводчики, робкие или запуганные студенты, какой-нибудь писатель. Своеобразию характеров братьев Арисес оксфордская компания обязана также единственным действующим законом, – неписаным, но неуклонно соблюдающимся, – который регламентировал само ее существование: любого посетителя должно было принимать сердечно, обходиться с ним почтительно и слушать внимательно. Хасинто и Игнасио Арисес были сыновьями дона Франсиско Арисеса, известного андалузского историка, ученика самого Рамона Менендеса Пидаля и близкого друга дона Рамона Каранде. В двадцатые годы ему довелось несколько лет прожить в студенческом городке Мадрида и завести дружбу с цветом молодой испанской интеллигенции и сливками интеллектуальной элиты. После окончания войны дон Франсиско был вынужден скрываться во Франции, но через пять лет вернулся в Барселону и вскоре, благодаря своей репутации ученого и сохранившимся связям с влиятельными особами, добился того, что его прошлое было забыто, а сам он восстановлен в университете. О его жизни (или о том романе, в который превратилась его жизнь)
