Перо она на редкость крепко держит:строенье из неправильных костей,к несчастью, в тесноте своей содержитпритушенный огонь больших страстей.Скрыв страсти под непрочной оболочкой,держу и я чернильный край крыла.Дочь лекаря, я пасторскою дочкой —одной из Бронтэ — некогда была.Увы, для нас в конце, как и в начале,преграда счастью — внутренний наш суд.Но вдохновенье, знание печалии время — неудачников спасут.
ЗЕМЛЯ
Невольно ослабляя напряженьераспластанного в воздухе крыла,подвластна птица силе притяженья,как в косном этом мире все тела.Но хрупкий ком, садящийся на кровы,на разные поющий голоса,сбирающий крупицы у подковы,опять уносится под небеса.И перьями приподнятая птицабез трепета висит на высоте,откуда человеческие лицачуть видимы, как гвозди на кресте.А человек, уставший от полета,от содроганий вечного пера,обычно ищет теплого оплотагораздо ниже горного ребра,гораздо ближе к чавкающим недрамгостеприимной низменной земли —защитницы незыблемой и щедрой,которой в горе жаждут корабли.
КУЗНЕЦ
Лишь кость чиновника сидитнад беспросветными листами,а кровь его в окно глядитна осень с красными кустами.Пусть куст — как пламень за стеклом,как камень — долг, трудов виновник…С люстриновым своим крыломпохож на ворона чиновник.Он гнет над знаками скелетбез воли, без негодованья,но кровь его — лелеет следот прошлого существованья.Была чернильница пуста,гусиные летали перья,и возле зелени листагуляли дикость и доверье.Там, с ярким жаром пред лицом,он был в нездешнем освещеньи —он был цыганским кузнецомв предшествующем воплощеньи.