Туманное Звено. Стихотворения

Из чашки с трещиною стойкой,
с цветной и хрупкою основой,
поили чайною настойкой
его наследника больного.

Качались на сырой веревке
инициалы полотенец.
Под ними, с плешью на головке,
кончался восковой младенец.

Был, как огарок, сух и тонок,
был острым носом схож с вороной,
был в коже старика — ребенок,
чужбинным небом изнуренный.

Лежал он с горькими глазами,
с костями хрупкими как сахар.
И кровью голубя, часами,
лечил его (но тщетно) знахарь.

За прачечной был тесный садик,
дышавший чахлою листвою…
Несите сына, Бога ради,
в квадрат с воздушной синевою.

Ему, должно быть, страшно трудно
дышать — почти уже без легких…
Солдатика, с улыбкой чудной,
сжал в пальцах он, как спички легких.

Ночь. Маленький, в сухой сорочке,
в углу сырого помещенья.
Застыл зрачок его в той точке,
откуда нет уж возвращенья…

Омыли чаем две старухи
труп за гладильною доскою,
и черные кружились мухи
над желтою его щекою.

Мать с бабушкою (в белом обе)
глядели на соседей волком.
Отец понес в молочном гробе
полотнище с ребенком желтым.

Три дня дитя уже покойно:
меж мертвыми оно телами.
И все ж отец его — спокойно
приветствует живых с узлами.

Молчит китаец: стар иль молод
не знаем — он непроницаем…
Но мы напрасно ночь за холод,
его — за скрытность порицаем.

У каждого своя природа
и не проявит по-пустому
потомство желтого народа
в словах — сердечную истому.

Что может быть мудрей монгола?
В нем сложность слова опочила…
Но многовековая школа
его — молчанью научила.

3. «Она была страной поклонов…»

Она была страной поклонов,
страною бонз, страною горя…
В ней много бурых горных склонов,
но очень мало синя-моря.

В том крае (с рисом вместо хлеба)
мы корни чая замечаем.
Но наша связь с Землею Неба
едва ли объяснима чаем.

Родство с республикой небесной