создать теорию дифференциального и интегрального исчисления — и ничуть не огорчится, узнав, что ее до него открывали уже не раз. Он получил свое в процессе ее создания, и если б ему потребовалось — пошел бы и дальше. Но конкретная задача решена, дальше идти не требуется — и он бросает это дело и копает в другом месте — там, где ему интересней.
Каков умелец — таков и его инструмент. Потому что в его инструменте материализованы все его знания, все открытые им законы природы. Работая своим инструментом, он материализует процесс своего мышления. Точнейше снятая стружка — это реально расширенная им территория.
Никакой его труд не бывает зряшным. Если он сегодня придумал и сделал велосипед — порадуемся вместе с ним и втайне обнадежимся: ведь завтра он может придумать — и сделает! — золотой ключик. Непременно сделает! Ведь единственное условие, необходимое, чтобы эта задача была решена, — ему это должно быть интересно.
20.
Теперь разберемся с мудрецом.
Мудрец с детства привыкает «думать словами».
Его главная способность — непосредственность.
Значит, в любом предмете, явлении, действии он сразу видит самое существенное (корень, пружину, смысл) — и называет его абсолютно точным, единственно верным словом. Дает ему имя. Это получается у него без труда, само собой, естественно. Он просто не может иначе. И не хочет иначе! Ведь, давая предмету точное имя, он получает удовольствие. Потому что эту точность он осознает — и именно осознание точности доставляет ему удовольствие.
Он наслаждается качеством мысли.
Значит, опять награждает не результат, а процесс — процесс обнаружения и называния истины.
Непосредственность — счастливое достояние всех здоровых, нормально развитых детей. Не зря говорят: устами младенца глаголет истина. Куда она девается потом? — Падает энергопотенциал, разрушается гармония эпк — и как следствие нарабатывается привычка к пользованию спасительными клише и стереотипами.
Если человек умудряется сохранить свою непосредственность, он становится служителем муз (для поэта, художника, музыканта, архитектора непосредственность — самое ценное достояние) либо зачисляется обществом в категорию чудаков. Непосредственный человек удивляется всему, а поскольку что у него на уме, то и на языке — он создает беспокойство окружающим рабам, которые оказываются перед неприятным выбором: либо отказываться от расколотых его непосредственностью привычных клише, либо вышвырнуть его из своей среды, а если это почему-либо невозможно — задавить его энергопотенциал, пока он не станет таким же, как они.
Мудрец проносит непосредственность через всю жизнь. Она для него — как палочка для слепца. И поскольку этим инструментом мудрец пользуется постоянно — он владеет им виртуозно. Не правда ли, удобный случай, чтобы повторить столь любимый нами закон: функция творит орган.
Ребенок видит только поверхность — и дает имя образу. Мудрец видит на полную глубину — и дает имя смыслу.
Он воспринимает слово как ключ к тайне. Как решение задачи.
Заветное слово, вещее слово, волшебное слово («сезам») — их открывали и ими одаривали мудрецы.
Само по себе, вне определенных обстоятельств это слово немного стоит. Но в единственной ситуации — именно той, когда оно работает, — оно становится ключом, запускающим в действие огромный энергопотенциал.
И он получает удовольствие не от результата, а от процесса нахождения этого слова.
От работы своей культуры мышления.
Она — главный механизм.
Продукт — смысл.
А что же вначале? на входе? с чего начинается?
С вопроса. С вопроса, который задает природа или другой человек.
21.
Мудрец начинается в детстве, но собственно мудрецом становится не скоро и не сразу. Вначале это всего лишь непосредственный человек, затем (когда наработанная культура мышления становится заметна окружающим сразу) — очень умный человек. И с самого начала — талантливый.
Но до мудреца еще далеко. Гусенице еще только предстоит пройти через смерть и превратиться в бабочку.
Культура мышления не может не работать — и наш герой без устали решает: сперва — только задачи, затем — задачи (уже почти не замечая — передоверив их матрице) и проблемы. Его территория уже улетела за дальние горизонты и там продолжает приращиваться, его энергопотенциал неудержимо нарастает, его ЭПК едва успевает перестраивать структуру, чтобы энергия не разрушила гармоничный механизм. Кажется — чего же больше? Иди вперед, продолжай!..
А он вдруг останавливается.
Механизм, столь успешно расправлявшийся со всеми задачами и проблемами подряд, перестает их пускать в себя.
Но ведь он не может не работать! — воскликнете вы, и мы с удовольствием признаем: — Конечно. — Что же? — Истину…
И произошло вот что. В какой-то момент очередной энергетический всплеск, очередная волна поднимает его на новый уровень — и оттуда вся его предыдущая работа, все решенные задачи и проблемы — все это вдруг представляется ему необязательным и мелким. И те проблемы, что еще вчера теснились вокруг и ждут своей очереди и сегодня, — и они, хотя и не решенные, кажутся ему едва ли не пошлыми. И все лишь потому, что прилив энергопотенциала поднял его над ними. А энергию нужно тратить. Ей нужна достойная цель. Он поднимает голову — и видит, что перед ним высоко и далеко (но уже доступная!) громоздится твердыня Истины. Сила есть — он ничего не боится. Он раздвигает — не спрашивая имен — цепляющиеся за его стремена все нерешенные проблемы, дает шпоры своему коню, подлетает к сверкающему щиту Истины и смело наносит звонкий удар копьем. Он посылает вызов самому Богу!
Он выбирает одиночество.
Одни это делают буквально — уходят в скиты, в отшельничество, мало того — на годы принимают обет молчания; другие внешне ничем не меняют своего образа жизни, но сущность ее становится принципиально иной — публичное одиночество не менее тяжкий груз, чем самая строгая схима.
Это всегда сознательный шаг. И толкают на него не обстоятельства жизни, а осознанная потребность.
Потребность понять себя до конца. Потребность увидеть в себе Бога. Именно в этом слиянии своей души с Богом и есть Истина.
Для чего при этом необходимо одиночество?
Чтобы стать самим собой.
Вообще отрезать себя от мира нельзя — это смерть. Верен противоположный ход — слиться с миром, со Вселенной, с Богом. А для этого необходимо освободиться от суеты, которая забила и облепила нашу жизнь настолько, что мы ни себя, ни своей жизни уже не видим — только суету. Вот почему мы сказали, что публичное одиночество, одиночество в привычных житейских обстоятельствах стократ трудней одиночества отшельника.
Любое одиночество — это подвиг.
