– Да не проблема, – ответила я, – через два часа зайду.
Дверь в квартиру антиквара мне открыла Валерия Евгеньевна. А хозяин в это время со своим морским биноклем не отходил от окна.
– Ну как там? – спросила я, входя в кабинет.
– Заснули оба, – радостно сказал антиквар. – Сначала один свалился, потом другой.
– Два часа спокойного сна им обеспечены. Затем явятся сменщики.
Я вынула из карманов экспроприированное у бандитов имущество: мобильник, фотографию Дмитрия Ивановича в фас, бумажник и складной нож-бабочку.
– Я тут не очень хорошо получился, – пробормотал Дмитрий Иванович, рассматривая фотографию. – Меня вырезали с семейного фото и увеличили. Вот у меня на плече рука дочери. Это мы в прошлом году на девятое мая фотографировались у Бориса дома.
Я не спеша проверяла бумажник. Ничего интересного. Триста рублей и мелочь.
– Из вас вышел бы отличный карманник, – похвалил меня Дмитрий Иванович, заглядывая в бумажник. – У, да тут как раз вам на бензин.
– Все вещи, кроме ножа, я сейчас верну обратно владельцам. Понятно? – разрушила я мечты антиквара о халявном бензине. Дмитрий Иванович недовольно насупился, но промолчал. Из записной книжки мобильника я выбрала наиболее интересные телефоны, чтобы проверить их позднее, и пошла к спящим бандитам.
Несколько бабушек со двора совещались у столика, вызывать им «Скорую помощь» и милицию или не вызывать. Старушкам показалось, что мужчины, валявшиеся у столика, опившись какой-то дряни, окочурились или очень близки к этому. Я их успокоила, сказав, что у них это нормальное состояние и что я о них позабочусь. Однако бабушки не уходили. Они с отвращением наблюдали за тем, как я поднимаю поверженных снотворным с земли и усаживаю на лавку. До меня долетали обрывки фраз:
– Смотри, Дуся, какая молодая, а рожа вся лиловая… Ой, молодежь пошла… А у нас тоже соседский мальчик на последнем курсе техникума совсем спился.
Привалив бандитов к столику, я придала их телам позы нормально спящих людей. Герычу закрыла рот, у Мишани стерла с морды грязь. Отошла, полюбовалась своей работой – вроде ничего. Последний мазок на мой шедевр – я вложила подобранную пустую бутылку из-под водки Герычу в руку. Пусть потом на них полюбуются напарники. Экспроприированные вещи я вернула на место и со спокойной душой вернулась в квартиру антиквара. Пять минут у меня ушло, чтобы снять грим и быстро переодеться. Затем я подогнала к дому свой «Фольксваген» и проверила еще раз, на всякий случай, подъезд сверху донизу. Лишь после этого я позвонила антиквару и велела спуститься.
Первый адрес, по которому ждали антиквара, находился в трех кварталах от его квартиры. Дверь открыл мужчина, напоминающий ласку, худой, подвижный, с маленьким, скошенным сзади плешивым черепом. Мужчина встретил нас как дорогих гостей, проводил в гостиную и стал показывать свой товар. Его черные напряженные глаза с гордостью перебегали то на меня, то на Дмитрия Ивановича, а мягкий голос усыплял.
– Обратите внимание сюда – пластические медальоны, шкаф красного дерева, примерно 1500 год, Ренессанс, Вестфалия, состояние изумительное, – расписывал коллекционер нам довольно симпатичный шкаф. – Здесь на дверках резные монограммы.
– Мне все понятно, – перебил его Дмитрий Иванович, – не возражаете, если я посмотрю поближе?
– Нет, нет. Конечно, смотрите все, что угодно, чтоб не было потом претензий, – согласился хозяин шкафа и отступил в сторону, чтобы не мешать.
Дмитрий Иванович сантиметр за сантиметром исследовал шкаф снаружи, открыл дверки, проверил замки и петли, повыдвигал ящики, постучал по дереву в нескольких местах. Его действия, видно, не нравились хозяину. Он нет-нет, да и вставлял какую-нибудь реплику типа – «конечно, присутствуют незначительные механические повреждения на боковинах… на внутренней стороне есть несколько червоточин, но в целом дерево прекрасное… обратите внимание на технику выработки…»
Дмитрий Иванович будто его не слышал.
– Так, в целом неплохо, – сказал он, закончив осмотр, – даю вам за него тридцать тысяч рублей.
– Что-о-о? – взвыл хозяин шкафа и чуть не лишился чувств. Пошатнувшись, он оперся о спину, хватаясь за сердце.
– Нечего тут спектакли мне устраивать, Репин, – зло сказал антиквар, – твой шкаф больше не стоит. У выдвижных ящиков прямые зубцы, а должны быть в форме ласточкиного хвоста, если это тысяча пятисотый год, как ты говоришь. И задняя стенка слишком аккуратно сработана.
– Вы хотите меня обидеть? – спросил хозяин шкафа с оскорбленным видом.
– Смотри сюда! – указал Дмитрий Иванович на дверки шкафа. – Разнородный рисунок дерева, хотя и подбирали его старательно. Немного отличается по цвету. От оригинала этому шкафу достались боковины да одна дверка. Остальное изготовил какой-то умелец не так давно.
– Я, когда приобретал этот шкаф, консультировался со специалистами, – пролепетал Репин.
– Хреновые, значит, были специалисты, – ухмыльнулся антиквар. – Твои червоточины, к слову, это кто- то пальнул дробью по дереву перед обработкой, а ножки, если приглядеться хорошенько, видно, что точили на станке – едва заметные непрерывные дорожки и круговые застружины.
– Но тридцать тысяч все равно слишком мало, – пошел на попятную Репин, – я сам за него столько отдал.
– Твои проблемы, – безразлично бросил Дмитрий Иванович, поглядев на часы, – мне тут задерживаться некогда.
– Давай за девяносто пять, продам себе в убыток, – махнул рукой Репин.
Дмитрий Иванович только рассмеялся.
– Хорошо, девяносто, – выпалил Репин.
– А дулю под нос не хочешь? – поинтересовался антиквар. – Тридцать, и ни на копейку больше.
Дальнейший торг проходил в том же ключе. Дмитрий Иванович твердил как заведенный «тридцать тысяч, и ни копейкой больше», а Репин постепенно снижал цену, испытывая при этом страшные муки, красноречиво отражающиеся на его лице. Цена шкафа упала до пятидесяти тысяч. Больше владелец шкафа не выдержал и вытолкал нас взашей.
– Неудача, – сказала я, когда мы ехали по следующему адресу.
– Ерунда, – отмахнулся Дмитрий Иванович. – Приходится перелопачивать горы дерьма, пока обнаружишь что-нибудь стоящее.
Мы подъехали к двухэтажному частному дому, обнесенному красивой оградой.
– Здесь вдова распродает коллекцию своего умершего мужа, – пояснил антиквар. – Жаль, что я слишком поздно узнал об этом.
Вдова оказалась веселой и общительной женщиной лет тридцати с небольшим. По ней сразу можно было сказать, что она не подает вида, переживая постигшее ее горе глубоко в себе.
Из массы необычных вещей, находившихся в доме, Дмитрий Иванович выбрал парочку грубо сделанных бронзовых подсвечников, маленький золоченый сундучок для драгоценностей, уродливую треногую чугунную кастрюлю без крышки. Хотел еще взять маленький позолоченный ключик со сложным мелким орнаментом на поверхности, но вдова не позволила, сказав, что ключик уже продан. Бормоча себе под нос проклятия, антиквар вынул из кармана трещавший по швам бумажник и отсчитал вдове с десяток стодолларовых купюр. Воспользовавшись благоприятным моментом, я напомнила старику про бензин. Если бы взгляды могли убивать, то я бы в тот же момент была мертва. Корежась и скрипя зубами, Дмитрий Иванович сунул в мою протянутую руку триста рублей. Для него это было вершиной щедрости.
Покинув дом вдовы, мы направились по указанию антиквара за город в деревню Смеловка. Упакованные в бумагу покупки лежали на заднем сиденье «Фольксвагена». Дмитрий Иванович время от времени оборачивался назад, чтобы убедиться, что вещи все еще на месте, а не растворились в воздухе, как мираж.
– Всего за тысячу купил, каково… – бормотал Дмитрий Иванович себе под нос, улыбаясь.
– Радуетесь, что обобрали бедную вдову? – спросила я, не отрываясь от дороги.
– Не такая она уж и бедная, – недовольно проворчал он ответ. – Если бы я не забрал у нее эти вещи, забрал бы кто-нибудь другой и заплатил бы еще меньше, чем я.
