сдвинуть с места облепившую его массу. Ноги подогнулись, он упал, упали и те, кто в него вцепился. На верхушку этой шевелящейся кучи запрыгнуло растрепанное чудище — бывшая женщина лет пятидесяти… и над безлюдьем раскатился торжествующий вопль.
Алексей, выскочив из машины, сгоряча резанул по толпе длиннющей очередью и ринулся вперед. Не в пример Михаилу, ему удалось вырваться из первого кольца окружения. Он услыхал выстрелы за спиной, крикнул:
— Миша, сюда! — но не оглянулся: не до того.
Какая-то фигура возникла перед ним — Алексей только и успел запомнить безумно вытаращенные и притом совершенно незрячие глаза. Мышцы сами вспомнили науку боевого карате — Алексей и подумать ничего не успел, а корпус, плечо, рука сработали мгновенно и убойно. Удар — и пучеглазого снесло, как не было!
Сзади кратко хлестнула очередь — Меркурьев и обрадовался, решив, что Зверев пробивается следом, и обругал себя за глупую трату патронов.
— Миша! — задыхаясь, позвал Алексей, и тут сзади сухо щелкнул одиночный выстрел.
Левое бедро обожгло дикой болью. Вспышка и мрак — глаза как будто вылетели из глазниц.
Кажется, Алексей заорал… или взвыл — но, может, ему это только показалось, ибо время перевернулось, и пропало, и тут же вернулось, а бедро горело огнем, и нога ниже колена стала как протез — Алексей не чувствовал ее.
Приступ тошноты подкатил к горлу. Меркурьева замутило, он враз ослабел, подвернулась и здоровая нога, заставив опуститься на пыльный газон. Мир дрогнул, поплыл. Алексей сглотнул, поднял голову, увидел, что предзакатье расцветило небо в нежные пастельные тона… а затем все это стало быстро поглощаться тьмой.
Нарисованные мелом стрелки закончились — как раз возле очередного выхода наружу. Обычный колодец, в нем короткая металлическая лесенка вела к люку. Ракитин и Слободчиков переглянулись, отключили фонари и полезли один за другим наверх. Напоследок поставили двойную стрелку, указующую путь.
Крышка люка с лязгом откинулась, двое чумазых мужиков в камуфле выскочили и тут же перекатились под ближайшее укрытие — газетно-журнальный киоск. Встали на колено, в руках у каждого зажат пистолет, взгляды устремлены в разные стороны. Застыли… Вроде все пучком, вокруг тишина и покой.
Выждали с минуту, потом кивнули друг другу и одновременно поднялись, расходясь в стороны. Проверили округу — также все чисто. Ракитин махнул товарищу — подваливай ко мне.
— Слушай, похоже, ребята ошиблись, — сказал он капитану, — я этот район знаю как свои пять и даже десять пальцев. Отсюда прямиком на проспект, а дальше уже мимо лесопарковой к Башням.
— Понял, — односложно ответил тот и спросил: — Наши действия?
Ракитин задумался, сделал пару шагов туда-сюда…
— Ждать некогда. Надо рвать когти вперед — на новую базу. Если сразу поняли, что не туда пошли, то догонят. Если заблудились — организуем спасательную экспедицию, спустимся в подземелье и будем искать.
Слободчиков пожал плечами — как скажешь, товарищ командир.
Они рысцой припустили через дворы к проспекту. Далее почти повторили маршрут группы Подольского. Видно, и эвакуировавшиеся гражданские под предводительством Сачкова прошли здесь же. Во всяком случае, их нигде не было видно.
Когда достигли Башен, сразу же увидели машины складских. Возле них суетились бойцы. Часть их засела по периметру в карауле. Из второй Башни выбежали две женские фигурки. Замахали им… Ракитин скупо ответил, а у самого сердце сжалось: твою мать, это ж подруги, можно сказать, практически жены омоновца и журналиста… Что им сказать-то? А что тут думать, придется сказать правду — так, мол, и так, ваши мужики выбрались с базы живые и невредимые, но по глупости ушли в сторону, заплутали — будем их искать… Это ладно, а вот Игорь Рябинин — он-то как воспримет известие о смерти братишки?..
Вот она, командирская доля, — когда один за всех… Но что делать! Придется и это пережить… Главное, что все мамки с детворой целыми добрались. И это уже победа! Рой не смог сожрать всех. Пусть нас мало, пусть боеприпасы на нуле, но все равно, пока живы, будем сражаться за свои жизни. Ракитин сжал кулаки — мы еще повоюем!
Ночь сошла на город. Город безлюдный, но не мертвый. В нем зародилась, выплеснулась наружу и вцепилась в биосферу жесткой хваткой новая, прежде неведомая миру и уродливая форма жизни. И, как все новое, только что родившееся, она жадно принялась пожирать все вокруг себя — все, что только было ей по зубам. Единый для всех форм жизни закон — максимальное расширение, согласно которому всякая тварь стремится заполонить собою весь мир…
Раньше мудрая биосфера регулировала эти частные побуждения, создав систему весов и противовесов. Одни пожирают других, более плодовитых, а третьи не дают особо разойтись этим вторым и… так до бесконечности. Все контролируют всех. Но на этот раз произошел сбой. И был вызван он самим человеком, нарушившим мировой баланс. Чаша весов сильно качнулась в одну сторону, накренилась и начала переворачиваться.
История планеты Земля совершила такой поворот, которого не ждал никто и о котором пока знали единицы… да еще кое-кто мог разве что догадываться. Человеческий мир жил своей жизнью, веселился, горевал, встречал новорожденных, провожал в последний путь ушедших, готовился к лету, в Южном полушарии — к зиме… и все это была уже иная эра. Часы истории начали новый отсчет.
Алексей с трудом разлепил спекшиеся от сукровицы веки. Резкий свет ударил по глазам — яркий солнечный свет, льющийся из глубин бездонного неба. Он увидел белые барашки облачков. Он жив!
Пошевелил затекшими руками. Пальцы слушались, но плохо. То же с ногами. Одна словно свинцом налита. А напрячь спину, плечи, пресс, чтобы встать, так вообще невозможно. Нет никаких сил…
Человек в изодранной окровавленной одежде лежал на спине, уставившись немигающим взором в голубое небо. Да, он все еще жив. И должен перебороть свою слабость. Нужно встать — обязательно! Если не сделать этого сейчас, то уже никогда не получится. А это конец. Смерть!
Ну уж нет. Ни за что! Он не умрет — во всяком случае не сейчас. Сдохнуть вот так — обессиленным и беспомощным, словно выброшенная на берег дохлая рыба. Лучше умереть в бою — сражаясь с врагом. До последнего вдоха. До последнего патрона! И забрать с собой как можно больше — их!..
Он зарычал, напрягая мышцы, преодолевая боль, дурноту, слабость… Встать! Постепенно, сначала подогнуть под себя одну ногу, согнуть другую — м-мать, как больно-то! Затем руками упереться в землю, локоть к туловищу — вот так! Поднять голову, повернуться на бок. Еще, еще… еще!..
С неимоверным усилием он встал на четвереньки. Глухой стон, переходящий в рык ярости, вырвался из его груди. Он словно раненый зверь, точно хищник — волк, тигр, лев… Да — подбитый и опасный. Подранок!
Он разогнулся, садясь на корточки, поднял голову вверх. Небо вдруг качнулось и обрушилось на него, всей своей громадой расплющивая о землю. Он раскинул руки и рухнул навзничь. И снова — темнота…
…Темнота. Он жил в темноте. Сколько? Непонятно. Может, век, а может, мгновение. Но это было… Его вдруг куда-то понесло.
Темный коридор. Темное, невыносимо темное место… Мрачное подземелье. Мрак гнетет, давит… Что-то необъяснимое…
И шаги. Гулко отдающиеся под сводами разума шаги.
Чьи шаги? Его?.. Он идет?.. Нет — чужие. А он, он… он и есть подземелье!
Это открытие неприятно резануло его. Он — само подземелье, а в этом подземелье — в нем самом! — какие-то зловещие тени… очень неприятные эти… они… существа…
