главные уроки этой жизни в следующее воплощение, а не использовать против живых в Покинутом мире.
Всего два взмаха отравленного клинка — и встретившиеся Кампану на пути Птичники падают замертво. Жертва уже рядом, и сейчас она поплатится за все!
Враг был в сельве. Он стоял на одном колене в траве и срезал что-то с невысокого стебля. Пылая жаждой мести, Кампан обрушился на него всем своим смрадным телом… и обсидиан вошел в землю на том месте, где только что был его длинноволосый оскорбитель.
Терзаемый неутоленной яростью, мертвец гортанно взревел, мотая головой. Тысячи солнечных бликов брызнули в заросли, отраженные нелепым колпаком на размозженной голове. Он изрыгнул бы страшное ругательство, но одеревеневший язык плотным кляпом затыкал рот, наполненный ледяной тягучей слюной. Мутная зловонная жижа потекла из перекошенного рта Отнятого-у-Змея. Перед взором колыхался только пульсирующий теплый комок в центре вражеской груди. Сюда, именно сюда должен войти отточенный обсидиан! А потом он своими руками вырвет светящийся комок плоти, сломав противнику ребра, и отнесет великому Змею Мира в знак отмщения. У самого Кампана уже два дня не было живого сердца, и он с удвоенным чутьем угадывал его у других.
А на краю тропы стоял, наблюдая за ними и слегка ухмыляясь, болезненного вида человек в длинном желтом плаще…
Длинноволосый перехватил руку Кампана и молниеносно швырнул труп через себя. Кампан слышал треск собственных костей, но это его не остановило. От удара оземь сплющился и слетел с головы мертвеца блестящий колпак. Покуда бывший Плавун готовился r третьему броску, хватая с травы потерянный нож, белый человек успел вооружиться посохом. От нападения он ушел, исчезнув с пути Кампана и возникнув у него за спиной. Тот со всего размаха врезался в дерево. С противным плюхом вылетели из черепа холодные, начавшие разлагаться мозги. Длинноволосый настиг его; один за другим удары посоха сшибли Отнятого-у-Змея с ног. Наконечник пробил брюшину и пригвоздил Кампана к земле.
— Табаро маро ватанга! — сказал враг и, тут же прекратив быть врагом, исчез.
Растаял и тот белый наблюдатель в желтом плаще. Вместо их лиц Кампан начал видеть другое — смуглое, злое, ненавистное.
Длинноволосый спокойно отступил, взглянул в заросли и стремительным движением выхватил оттуда молодую унцерну. Пресмыкающееся шипело, но, повиснув на собственном ядовитом хвосте, причинить вреда ловцу не могло.
Мужчина огляделся, нашел в траве смятый колпак и, растянув резиночку, примотал его к шипохвосту.
Все это время мертвец пытался вырвать из своей утробы пригвоздивший его посох и бессильно урчал от злобы.
— Табаро маро ватанга! — повторил длинноволосый, освобождая его и вкладывая в руки извивающуюся унцерну.
Кампан ринулся в обратный путь. Ядовитый шип не раз впивался в задеревеневшую желтовато- серую кожу. С каждым прыжком лицо проклятого обидчика приближалось.
— А! — вскрикнул шаман, когда брошенная в него унцерна с привязанной к ее туловищу блестящей мятой бумагой всадило жало ему в бедро, выскользнула и, шипя, удрала в кусты. — Марун вевер!
Изуродованное тело Кампана, готового довершить начатое шипохвостом убийство, мгновенно обмякло и, словно из него выдернули костяк, рухнуло в костер.
Грязно ругаясь, Улах отправился устранять последствия ответного новогоднего подарка от Та- Дюлатара.
Ноиро привстал на локте уцелевшей руки. В дверь вошел лекарь, и выглядел он взбудораженным.
Налив воды в большой чан, Та-Дюлатар подставил таз, разделся, вступил в него и, поливая себя из ковша, тщательно вымылся, а затем, выплеснув старую воду, налил свежей, в которой замочил грязную одежду.
Журналист ничего не понимал. Лекарь выглядел сосредоточенным, как пред операцией.
— Что случилось? — спросил раненый, силясь встать и ухватывая прислоненный к лежаку костыль.
Та-Дюлатар, как будто не слыша его, неторопливо надел все свежее и чистое, расчесал гребнем вымытые волосы, напился воды из чайника и только потом повернулся к Ноиро.
— Ито, — произнес он и поманил журналиста за собой.
Молодой человек заторопился встать, однако лекарь жестом остановил его и покачал головой. Чуть подумав, Та-Дюлатар изобразил, будто спит, прикрыл глаза и слегка взмахнул руками, словно крыльями.
И Ноиро догадался.
«Только бы получилось! — мелькало в мыслях. — Только бы получилось, я ведь ни разу вот так, срочно, не пробовал!»
Он слышал, как Та-Дюлатар улегся на свою кровать за ширмой.
Ноиро волновался, у него не получалось. И вдруг в груди слабо заныло, а мозг превратил эту странную, сладостно-тоскливую, похожую на ностальгию, боль в слово: «Явись!» Медленно, плавно в голове нарастал гул. Тело завибрировало, неохотно расставаясь со своей сутью. На миг он успел увидеть над собою Незнакомца в черном балахоне — и тот одним рывком вытащил его на серую пустошь, едва понял, что разделение произошло. А там он, нисколько не церемонясь, закинул Ноиро на радугу.
Журналиста опутало безумным, изнуряющим иссушающим сладострастием. Но почему, почему здесь это такая пытка?!
Та-Дюлатар уже стоял на радуге, но даже не думал помогать застрявшему в пространстве спутнику. Он терпеливо ждал, когда тот расправится со своими химерами.
Наконец Ноиро избавился от последней вспышки похоти и упал на радугу.
«Теперь здравствуй, Ноиро, — прозвучал у него в голове знакомый баритон. — На радуге можно общаться, ничего не забывая. Радуги соединяют между собой миры».
Ноиро вспомнил, как отец учил его, четырехлетнего, плавать в море. Положив его на воду, он отступал. Мальчик трепыхался, глотал соленые брызги, но плыл, и с каждым разом это получалось у него все лучше!
«Нам нужно поговорить, садись», — сказал Незнакомец и подал пример, усаживаясь на хрустальную поверхность.
Лучи света бегали по граням горного стекла, преломлялись и заставляли хрусталь рождать мелодии солнечного спектра.
«Мое настоящее имя — Кристиан Элинор, — продолжал Незнакомец, чуть двинув капюшоном. — Здесь я выгляжу — когда, конечно, хочу так выглядеть — монахом».
«Что такое монах?» — не понял Ноиро, но следом пришел образ шамана, все пояснивший.
«Ты тоже можешь выбрать для себя форму. Но это неважно».
«А какая форма у меня сейчас?»
Кристиан Элинор со своей обычной небрежностью махнул рукой. Часть радуги вскинулась перед ними гигантским зеркалом, и Ноиро увидел себя.
Он был просто средоточием света, принявшего очертания человеческого тела. У него не было ни лица, ни глаз, ни носа, ни рта, не было пальцев на руках и ногах — но все это возникало, как только Ноиро замечал их отсутствие. А откуда-то из спины, извиваясь, выходила длинная серебристая нить, тянущаяся в никуда. Только теперь журналист обратил внимание, что на такой же «привязи» был и Незнакомец, но тот умел отвести глаза постороннему, и если не вглядываться нарочно, увидеть нить Элинора было нельзя.
«Хорош? — в мыслеголосе целителя прозвучала улыбка. — Я позвал тебя ради просьбы. Но если ты еще не в силах, то…»
«Я в силах! — быстро возразил Ноиро. — Я уже сам встаю и неплохо передвигаюсь!»
