«Стой! — крикнул кто-то. — Жди!»
Ноиро встрепенулся. Он пропустил очень много и только теперь увидел, как внизу непонятное огненное существо, похожее и непохожее на человека, сражается с черной тварью. Такой же была Нэфри после прыжка на радугу. Это и теперь была Нэфри. Она била кошку по морде, и та злобно скалилась, не понимая природы происхождения противницы, досадуя, что нельзя убить ее и вернуться к недорастерзанной жертве.
Сознание снова поплыло по безрадостной реке уходящих. Во всем лесу стало светло, и серебристые небеса настойчиво влекли его вверх, к водовороту над спиралью, а там… там… Там что-то есть!..
«Я не хочу! — как в детстве у окна, что есть сил заорал Ноиро. — Я буду здесь! Я подожду!»
«Жди!» — безмятежно ответил бархатистый мужской голос, на сей раз очень близко, почти рядом.
Кошка взвилась в воздух, намереваясь в последнем прыжке добить поверженную оболочку Ноиро. Нэфри лишь бессильно вспыхнула пламенем и полетела вслед, уже не рассчитывая остановить хищника.
Из кустов вылетела другая тварь. Столкнувшись с нею, кошка нелепо брякнулась спиной на землю и забила лапами, а серебристый зверь бросился на нее.
Реальной была новоявленная бестия или только творение мира «по ту сторону», неизвестно. Ее могущество было почти осязаемым. Не теряя ни мгновения, пес вцепился в глотку кошки и, мотая головой, стал трепать, давить, рвать.
Нэфри исчезла.
Черная зверюга лупила врага когтями, но удары проходили сквозь серебристое тело.
Ноиро почувствовал, что может спуститься, и нырнул к своему телу. Слияния не произошло. Он в отчаянии катался по самому себе, лежащему, надеясь ощутить хотя бы слабенький отголосок боли, но все тщетно. Спиральный ворот прорисовался в небе еще отчетливее, и лес стал тонуть в сером тумане Пустоши…
Тем временем серебристый зверь каким-то чудом вырос раза в два, подбросил в воздух безвольное тело придушенной черной твари, перехватил, играючи, другой стороной челюсти и что было сил швырнул в сторону чащи. Распластавшись в воздухе, кошка пролетела не меньше пятнадцати кемов и наделась на одиноко торчащий из ствола обломанный сук. Фонтан крови брызнул из ее пасти, и тварь испустила дух.
Пес повернул морду к Ноиро и, как Нэфри некоторое время назад, испарился.
«Жди!»
И тут, словно на веревке, журналиста дернуло в воздух. Ему почудилось, что эта веревка вросла в его позвоночник, а другой ее конец примотан к неподвижному телу. Ноиро не сопротивлялся. Натяжение усилилось, последовал второй рывок — и неописуемая боль, хлынувшая в него, точно морская вода в пробоину корабля, вытеснила весь мир.
В эту же минуту на расстоянии полутора тысяч кемов от каменного круга в большом домене открыл глаза человек.
Он тут же поднялся с постели и повел головой, заставляя ожить затекшие позвонки. Придя в себя, мужчина легко вскочил на ноги и приблизился к двери — ни у кого в сельве, кроме него, не было дверей, только пологи-циновки или на худой конец войлочный занавес.
Выглянув наружу, хозяин необычного домена крикнул что-то в темноту ночи. Сердце успело стукнуть два раза, прежде чем на пороге возникло несколько копьеносцев, бесшумных, как тени.
— Асуэ свийто, — сказал мужчина, сверля их проникающим насквозь взглядом серо-стальных глаз и указывая на испачканные чьей-то кровью носилки, — кафаре ата, — (Рука небрежно махнула в сельву.) — Па астуринга-атэ, пай стета-атэ. Йол?
— Йол, — ответили ему и с глубоким поклоном удалились, прихватив носилки.
Он тут же повернулся и зашел в отгороженную ширмой часть помещения. Здесь у него таилась целая лаборатория. На громадном деревянном столе высились всевозможные склянки, перегонные кубы, колбы, соединенные между собой стеклянными змеевиками или шлангами, горелки, разного вида пробирки и другие приспособления для химических опытов.
Мужчина заглянул под стол и вытянул оттуда сколоченный из досок ящик. В ящике лежал фонарь с гигантской белой лампой. Присоединив фонарь к заряжающему устройству, человек проверил исправность лампы. Вспыхнувший неживой белый свет подавил яркость трех факелов, которые еще за мгновение до этого исправно освещали жилище. Однако хозяин лишь убедился в работоспособности фонаря, поэтому, отключив его, он быстро двинулся к выложенной в стене печи. Секунда — и пламя заполыхало в ней живыми лепестками. Он взгромоздил на каменную подставку хромированный бак с водой, а потом застелил чистой тряпкой второй, узкий, стол.
Привычным жестом мужчина собрал на затылке длинные пепельно-русые волосы и упрятал пучок под светлую тонкую шапочку.
Все больше предметов возникало на химическом столе в пределах досягаемости для того, кто будет стоять под лампой возле узкого, высокого. Шприцы, шланги, хромированная закрытая коробка, в которой звякало что-то металлическое, флаконы — много флаконов, наполненных разноцветными жидкостями. Человек не спешил, но все в его руках спорилось, будто по волшебству.
— Та-Дюлатар! — крикнули снаружи ровно в тот момент, когда он взял в руки запакованные в прозрачный мешочек резиновые перчатки. — Стета-атэ!
— Ито! — ответил мужчина, и копьеносцы внесли носилки в дом. — Висса-атэ ляй санга! — он кивнул на стол.
Воины осторожно, но очень быстро переложили с носилок на белую тряпицу окровавленного юношу в изодранной одежде.
— Йяй таято мия бемго-бемго ута? — спросил самый рослый из них.
Хозяин вздернул бровь и выглянул в раскрытую дверь. Двое оставшихся за порогом дикарей держали на плечах длинный тонкий ствол деревца с привязанной к нему тушей дохлой кошки. Внешний вид хозяина в шапочке и белой накидке, что скрыла его фигуру, пробудил в них священный трепет. Бросив зверя наземь, они рухнули на колени и ткнулись лбами в траву.
— Стай ута бемго-бемго ати-ма? — сухо осведомился мужчина.
— Бемго-бемго муто-маро, Та-Дюлатар, — не смея поднять головы, пробухтел в ответ воин справа, а воин слева быстро закивал. — Бемго-бемго Улах ватара ду.
— Стета-атэ бемго-бемго ута Араго анэ йохо раванга, — бросил хозяин и, ни секунды не сомневаясь в том, что приказ его будет мгновенно выполнен — испорченную напастью мертвую кошку унесут к вождю или шаману племени, — удалился к раненому, с которого дикари уже успели снять окровавленную одежду. — А теперь вон отсюда, — произнес мужчина, пользуясь известным лишь двоим в этом мире языком, однако воины прекрасно поняли распоряжение и покинули домен, благоговея при звуках божественной речи.
Он включил фонарь, облил руки бесцветной жидкостью, надел перчатки, облил их тоже. И только потом взглянул в бледное лицо светловолосого юноши. В серо-стальных глазах Та-Дюлатара мелькнула боль, брови сошлись у переносицы в глубокую морщину скорби, а руки словно сами собой, независимо от него, совершали нужные манипуляции: кололи, промокали, вытягивали, шили, вязали узелки…
Тихо потрескивали ненужные факелы.
Я… я… Что такое «я»? Это все и ничего? Где оно, это «я»? Что же мешает понять? Почему все путается, словно в покатившемся с горы калейдоскопе? Это — смерть? Это так просто? Но что же мешает понять? Где-то за пределами уютного меня, собравшегося в комок и не участвующего в разгадывании головоломки, есть еще раскинувшееся во все стороны, разбитое и разорванное «я», которое так болит и так заходится в судорогах, что уютное «я» не желает просыпаться и искать решение.
Но что же так… А-а-а-а! Святой Доэте… А-а-а!
