Мимо журналиста, поздоровавшись, прошла соседка; Ноиро и Веги с самого детства за глаза называли ее Гиеной. Это была охочая до сплетен пожилая тетка, всегда чудом оказывавшаяся там, где случалось какое-нибудь происшествие.
Туча мрачнела на глазах, лиловея и бряцая для устрашения вспышками коротких молний. И вдруг с яростным треском она вскрыла свое переполнившееся брюхо. На вечерний Кийар обрушились потоки воды, и горе было тем, кто не успел укрыться под каким-нибудь навесом. Город сгинул в белой пелене.
«Повезло, — подумал Ноиро, глядя на автомобили, застрявшие в озере посреди дороги, и пешеходов, испуганно льнущих к стенам домов, — вовремя я успел!»
И тут же вспомнил, что не выполнил просьбу матери — не зашел в магазин. Так всегда…
Веги была дома.
— Привет, плюшка! — сказал Ноиро и ловко увернулся от полетевшей в него подушки. — Какая ты сегодня добрая!
Сестрица скорчила рожу, погрозила ему кулаком, а потом громко захлопнула дверь.
— Что вы там опять не поделили? — донесся мамин голос из кухни.
— Ма, я страшно голодный!
— Попал под дождь?
— Нет, но в магазин не успел…
— Святой Доэтерий, ну до чего же ты рассеянный!
— Да, мам, рассеянный, как склероз!
— Ты и есть ходячий склероз! — буркнула из-за двери сестрица, которая, как всегда, подслушивала в надежде, что Ноиро за что-нибудь достанется от мамы.
— Веги, а ну прекратите уже препираться, как малые дети!
— А чего он обзывает меня плюшкой? — возмущенно воскликнула девочка.
— Если хочешь, я могу звать тебя пончиком, — и Ноиро скрылся в душе, заглушив плеском воды сестрин гневный ответ.
Веги была невероятной заучкой, полной противоположностью старшего братца. Если во времена учебы все дисциплины усваивались им играючи, как будто даже невзначай, Веги корпела над учебниками, попутно поглощая огромное количество пищи. Совершенно неудивительно, что ни быстрый рост, ни беготня со сверстниками ее от излишней полноты не спасали, и это было главной причиной их конфликтов с братом. Ноиро задирал ее в шутку, зато Веги злилась всерьез.
Когда за ужином он сообщил о своей скорой поездке, Веги невинно поинтересовалась, водятся ли там цветные шипохвосты.
— Не имею понятия. А что?
Она хмыкнула, притащила энциклопедию и зачитала:
— «Цветной шипохвост, или ядовитая унцерна, водится на территории сельвы Рельвадо во влажных пойменных зонах, но встречается и на взгорьях. Несмотря на яркую окраску, они редко попадаются на глаза людям. Встреча с унцернами, как правило, не предвещает ничего хорошего: они забираются в спальные мешки туристов и, побеспокоенные, тут же пускают в ход шип на своем хвосте, содержащий как значительную дозу вещества-анестезина, так и порцию яда. Если не применить противоядие в течение получаса, смерть наступает в ста процентах случаев. Опасность этого укола заключается в том, что из-за анестезии пострадавший его не замечает и может даже не проснуться»… Хочешь, почитаю тебе про то, как размножаются унцерны?
— Веги, ты это к чему? — насторожилась мама, хмуря высокий лоб под облаком пушистых светлых волос, нисколько не поредевших с годами.
— Спасибо, плюшка, я знаю, как размножаются унцерны, — перехватил инициативу Ноиро. — Они рождаются в семьях в облике второго ребенка и стараются отравить жизнь по возможности всем домочадцам…
Веги намахнулась, чтобы хлопнуть его по голове раскрытой книгой, Ноиро стал сопротивляться, мать попыталась разнять кутерьму, сердито стыдя обоих, пока наконец энциклопедия не улетела в сторону и не упала на пол вверх картинкой, на которой поблескивал разноцветной чешуей шипохвост — не то длинная ящерица без задних лап, не то странная змея с передними лапами и угрожающей конструкцией на хвосте.
— Так и быть, плюшка, я привезу тебе твоего сородича, — зажав руки сестры, засмеялся Ноиро. — Хочу узнать, кто из вас кого отравит…
…Поначалу не спалось. На улице все еще хлестал ливень, терзая деревья, и на душе оттого было так же мятежно, как за окном.
Сначала Ноиро обдумывал планы на поездку в Рельвадо, вспоминал все когда-либо виденные передачи о тех местах и время от времени убеждал себя, что это происходит не с кем-то, а с ним, прежде посылаемым в вечную мерзлоту. Мысли начали путаться, и это был очень удобный момент, чтобы попробовать повторить неудавшийся на днях эксперимент…
…В первый раз странность Ноиро проявилась в пять лет, когда родители привели его в гости на празднование дня рождения сына своих знакомых. Забегая вперед, нужно сказать, что подружить мальчишек взрослым так и не удалось.
Ноиро завели на террасу дома, где уже было немало гостей. Пока все обменивались приветствиями, мальчик разглядывал сидящую в плетеном кресле женщину преклонных лет. Она озиралась по сторонам, и ей было явно не по себе. Увидев Ноиро, старуха кивнула, а на лице ее проступило выражение безмятежного спокойствия, так не вяжущегося с обликом мученицы.
Кто-то из играющих малышей влез к ней на колени и запрыгал, нимало не беспокоясь, понравится ли это старой женщине. Спохватившись, на него зашикали, сняли, ревущего, с кресла, приговаривая, что здесь баловаться нельзя. Старуха опять посмотрела на Ноиро, как будто хотела о чем-то попросить, и вдруг поманила его рукой. Мальчик взглянул на родителей, однако ни папа, ни мама на их молчаливый диалог с женщиной в кресле внимания не обратили. Тогда Ноиро просто взял и подошел к ней.
— Хорошего дня, — смущаясь, сказал он, потому что его научили вести себя вежливо и здороваться со взрослыми.
Старуха снова кивнула и беззвучно двинула губами. У нее было доброе, только очень страдальческое лицо, впалые глаза и щеки. Она казалась очень больной.
Ноиро прислушался, но так и не смог расслышать ни слова, хотя странная женщина упорно что-то говорила. Он слишком увлекся и не заметил, как все вокруг стихли и стали смотреть на них.
— Что он делает? — тревожно спросила хозяйка — мать мальчик, к которому пришли гости.
Гайти Сотис замерла. Ее муж, отец Ноиро, пригляделся.
— Вы очень тихо говорите, — пролопотал Ноиро, отчаявшись понять старуху, — я ничего не слышу.
Толпа дрогнула и зароптала. Пожилая женщина заплакала, вяло вскинула руки с мольбою и в отчаянии потрясла головой. Ноиро стало жаль ее. Ему понравился цвет, которым, как ему казалось, обладала незнакомка — это были оттенки потухающего заката. Ни у кого еще он не встречал такого цвета.
— Ноиро! — окликнул его отец.
Мальчик оглянулся.
— Пойди сюда, Ноиро!
— Я сейчас, — предупредил он собеседницу, поворачиваясь обратно, и вздрогнул: кресло оказалось пустым.
Праздник был испорчен. Хозяйка рыдала и пила успокоительные капли, гости начали расходиться, бросая в сторону семьи Сотисов неодобрительные взгляды, словно кто-то из них совершил что-то кощунственное. Ноиро ничего не понимал, и ему вместе с папой и мамой пришлось тоже уйти. Лишь спустя семь лет, перед рождением сестренки, Веги, отец расскажет о том, что кресло принадлежало бабушке ребенка, которого они поздравляли, а сама бабушка умерла за полтора года до этого от тяжелой болезни. Но самое главное, за что та семья осталась благодарна Ноиро — это болезнь матери именинника, случившаяся с нею из-за нервного срыва. Если бы не это, на следующий день они отправились бы в поездку, которую
