крысами запястья. Ими, во избежание неприятностей, следовало заняться всерьез и как можно скорее.
Медленно шагая, я вернулась на улицу, на которой оставила машину. При виде ее, блестящей стеклами под лучами скупого ноябрьского, но такого приветливого солнышка, мне наконец-то стало хорошо.
Но это состояние мгновенно улетучилось, когда я подошла ближе и увидела сидящего в моей машине человека. Готова поклясться, что запирала ее перед тем, как отправиться к воротам гаража спорткомплекса.
Глава 3
Небывалое дело, целых две рюмки коньяка позволил себе Павел Иванович, дожидаясь связи с Москвой. Нетерпение грызло его, как оголодавший пес грызет окаменевший от мороза мосол, и тревога не давала сидеть на месте — гоняла взад-вперед по кабинету, от окон к двери и обратно. Возле двери он слышал, как Любовь Андреевна разыскивает Василия, раз за разом запускает московский набор, переговаривается с незнакомыми людьми, задает им одинаковые вопросы. Подходя к окнам, он видел внизу в стороне здание электроподстанции, и сам собой в голове начинал звучать грубый мужской голос со странными, какими-то по-женски мягкими интонациями, сообщавший ему о теле Тамары, сожженном током высокого напряжения. Позавчера, в четверг, когда настоящие неприятности еще только начинались, Василий приказал ему звонить и докладывать о малейших изменениях ситуации, обещал быть легкодоступным — и вот, пожалуйста, теперь его невозможно найти…
Первая рюмка сосудорасширяющего прокатилась горячим комком по пищеводу и ненадолго отвлекла от мрачных мыслей, но тревога вернулась, не успел он выкурить сигарету.
«Ни Васьки, ни связиста, ни списков от охраны, ч-че-орт!»
Чертыхнулся Павел Иванович в голос, громко, выбросил окурок в форточку и вернулся к сейфу за второй порцией, махнув в воображении рукой на недопустимость такого пьянства в половине десятого, да еще на работе. На этот раз сосудорасширяющее тлеющим углем достигло пустого желудка, улеглось там и вызвало легкую тошноту. Но зато задышалось легче, голова очистилась от мыслей, и тревога отступила, оставив после себя поганое настроение. Захотелось сесть в кресло, закинуть ноги на стол и наорать на кого-нибудь грубо, по-держимордовски. И в это время по интеркому прозвучал голос секретарши. Любонька наконец-то обрадовала просьбой снять с телефона трубку.
Василий всегда умел организовывать дело на удивление быстро. Мгновенно просчитывал варианты, выбирал из них самые выгодные и почти никогда не ошибался. Если он рекомендовал что-то, в результатах можно было не сомневаться. Поэтому и до Москвы Васька добрался быстро, в свои тридцать шесть сделал карьеру, которая Павлу Ивановичу не могла присниться в самом счастливом сне.
Василий, выслушав короткий, взволнованный рассказ Павла Ивановича, помолчал и назвал брату номер тарасовского телефона, позвонив по которому нужно было слово в слово повторить все, ничего не скрывая.
— И на будущее, Паш, имей этот номерок в памяти. Но только обращайся туда в крайнем случае, не по пустякам. Понял? Люди серьезные.
Предостерег Василий. Умник! Его бы воля, Степанов бы номер этот выкинул вместе с телефоном.
— Вася, ты меня к бандитам адресуешь, что ли? — попробовал пошутить Павел Иванович. Василий шутку не оценил, но понял и отшутился по-своему:
— Кто из серьезных людей не бандит хоть немного? — сказал и закончил разговор ставшим уже традиционным требованием держать его в курсе событий.
Позвонил Степанов по номеру сразу и, испытывая странное чувство, будто приходится догола раздеваться на сцене оперного театра, путаясь, сбиваясь, рассказал обо всем, как мог, немногословному абоненту. Тот посоветовал ничего больше не предпринимать.
Павел Иванович томился в бездействии более получаса, но, когда к подстанции подкатил миниатюрный фургон фордовской модели, не выдержал — метнулся к телефону.
— Что за «Форд» на территории? — рявкнул он, едва на том конце провода подняли трубку. Растерянный охранник, может быть, тот самый, в форменной куртке, напяленной на свитер, запинаясь, ответил:
— Мы их не пускали. У них пропуска нет. Они на вас сослались, сказали, что с дезинфекцией приехали…
Еще раз помянув нечистого, Павел Иванович бросил трубку и прилепился к окошку. Ждать долго не пришлось. У него ослабли ноги, когда двое молодых, в одинаковых джинсовых спецовках вынесли из двери подстанции длинный мешок из черной пленки с застегнутой «молнией» посередине и под наблюдением третьего, в драповом пальто и затрапезной кепке, бесцеремонно, грубо даже забросили мешок в машину. Затем, приняв от того, что в кепке, здоровенный серый, блестящий скобками замков чемодан, вернулись в подстанцию.
«Дезинфекция», — догадался Павел Иванович и, шаркая по паркету подошвами, направился к сейфу, почувствовав, что необходимость в сосудистой профилактике в третий раз становится насущной.
«Все — правда! — сказал он себе, двумя глотками выпив коньяк. — Тамара! — и поразился своему бесчувствию, но тут же оправдал его. — Заварила кашу… Так вот, Томка!»
Зажав в зубах неприкуренную сигарету, Павел Иванович надавил на кнопку и попросил кофе. Сразу после этого он вернулся к окну, но «Форда», будто привиделся он с коньяка и расстройства, не было уже и в помине.
«Нива», с сидящим в ней неизвестным, показалась мне настолько чужой, что я невольно замедлила шаг, борясь с желанием свернуть и уйти в другую сторону, сделав вид, что именно туда мне и надо.
«А, может, на сегодня хватит?» — спросила я у судьбы, но не остановилась, как тоже хотелось, а подошла к машине открыто и просто, не сводя взгляда с человека внутри ее.
Человек дремал, надвинув на глаза потертую кепку, опустив голову на грудь и скрыв лицо за поднятым воротником темно-серого драпового пальто. В чужой-то машине!
Машина оказалась запертой. А когда я ее открыла, то увидела Грома!
— Ты в порядке?
Судя по блестевшим глазам, он и не думал спать. Так, вид делал.
От таких, как сейчас, его глаз мне всегда на душе хорошо делается. За пятьдесят человеку, а глаза у него, как у юноши. Как у юноши, умудренного огромным житейским опытом.
— Устала, — пожаловалась я и улыбнулась. — И еще вот… — показала начавшие опухать запястья. — Крысы… — одним словом ответила на непрозвучавший еще вопрос.
— И веревка, — догадался он. — Где твоя сумка?
Старый, добрый, испытанный бензедрин в моей сумке должен быть. И еще что-то из медикаментов Базан туда вкладывал.
— Вот это подойдет, — Андрей с одобрением покрутил в пальцах серую упаковку и достал из нее маленький шприц с иглой в прозрачном пластмассовом наконечнике. — Антибиотик. Для начала хватит. Не разболеешься, не беспокойся. А через пару дней, когда все кончится, не забудь обратиться к врачам. Где бензедрин? У-у! — поразился он. — Да это почти наркотик! Молодец Артюха, не пожалел дефицита!
Вместо хорошо знакомого бензедрина Гром предложил мне кроваво-красную капсулу. Проглотила я ее, укололась и выбросила опорожненный шприц в окно. Андрей, достав из-за пазухи, протянул мне плоскую, обтянутую тисненой коричневой кожей фляжку с крошечной крышкой.
— Нет, не спиртное, что ты! — рассмеялся он в ответ на мой настороженный взгляд. — Очень крепкий чай. В дополнение к стимулятору. Прими, хуже не будет.
Подчиняясь, я сделала пару глотков и определила напиток не как чай, а как чайную горечь в ее чистом виде. Стимулятор уже начал оказывать свое действие — в голове прояснилось, и тело начало наливаться бодростью, какая обычно приходит во время утреннего душа, когда в меру выспишься и хорошо разомнешься гимнастикой. Перестало ломить запястья, исчезло противное, подсасывающее ощущение в
