— Да, веселое дело! До сих пор мины вылавливают…
Надя слушала разговор мужчин. Платок упал ей на плечи, и ветер играл ее светлыми тонкими волосами. Она не отрываясь смотрела на воду, и глаза ее пристально вглядывались в ласково журчащую, бегущую от теплохода волну, где до сих пор, подстерегая корабли, прячется смерть.
Ее мрачные мысли прервал голос Лучникова:
— Я приглашаю вас обоих в честь праздника пообедать вместе со мной. Я просил Марию Петровну, буфетчицу, накрыть в салоне, — Он дотронулся до козырька и взглянул на Надю — В двенадцать ноль-ноль жду…
Он поднялся по трапу в рубку, а Надя и Андрей еще походили по палубе, любуясь озером.
— И долго нам идти Ладожским? — спросила Надя.
— Под вечер войдем в Свирь. Говорят, красивая река. — И вдруг спросил: — О чем ты говорила с ним?
Надя вспомнила космический разговор, как назвал его Лучников, и улыбнулась. Рассказывать о нем было долго.
— Я сказала, что он не любит речников.
Андрей нахмурился. Когда он хмурился, светлые густые брови его смешно топорщились.
— Это ты зря. Теперь он подумает, что я тебе жаловался. А мне наплевать — любит, не любит. Я не красна девица…
Надя взглянула в озабоченное лицо Андрея и впервые после своего приезда испытала чувство раздражения.
— При чем тут ты? Я говорила то, что думаю.
— В общем, прошу тебя впредь не говорить с ним на эти темы. — Глаза Андрея упрямо посверкивали из-под светлых коротких ресниц. — Поняла?
— Ладно. — Надя примиренно улыбнулась. — Дашь мне темник, и я буду в него время от времени заглядывать.
Ей не хотелось ссориться. Хотелось шалить, нахлобучить на глаза Андрею его форменную фуражку. Даже мины, темные, таинственные тени войны, еще живущие в глубине этого чистого озера, не пугали ее больше.
В двенадцать ноль-ноль, прихватив с собой бутылку «твиши», которую Андрей купил в Ленинграде, они постучали в дверь салона. Здесь было по-вечернему, горели лампы: стекла со стороны палубы были обиты досками на случай шторма. Один из столов был накрыт на пять человек. Лучников и морской помощник (Надя вспомнила запись о нем в «Судовой роли»: капитан малого плавания Жук) были уже здесь. Знакомясь с Надей, Жук покраснел так сильно, как умеют краснеть только совсем молоденькие девушки. Это было заметно даже при неярком электрическом свете.
Мужчины дружно занялись откупориванием бутылок и обменом мнениями о том, какой способ лучше.
«Кто же будет пятым?» — подумала Надя. И увидела Прямкова. Старик вошел, ступая нерешительно, словно не зная, туда ли попал. Но вид у него был торжественный; из кармана черного пиджака торчал аккуратно сложенный вчетверо носовой платок ослепительной белизны. Жидкие, с сильной проседью волосы были смочены цветочным одеколоном и торчали на затылке, как после мытья.
— Вот и Федор Григорьевич, — сказал Лучников и обратился ко всем: — Можно садиться.
На столе стояли три бутылки: водка, коньяк и «твиши». Лежала закуска: соленые огурцы, лимон, посыпанный сахаром, ветчина.
За стеклянной перегородкой буфетчица Мария Петровна уже хлопотала, разливая в тарелки суп. «С бараниной», — по запаху определила Надя.
— Что будете пить? — спросил Лучников у старика.
— Водочки, пожалуй, — подумав и делая вид, что колеблется, негромко произнес Прямков.
— А вы? — Лучников повернулся к Андрею.
— Я только вино, — подчеркнуто сказал Андрей.
— Что так? — удивился Лучников.
— Не пью. Не курю и не пью.
— А ради праздника? — Лучников испытующе посмотрел на него. — Немножко?..
— Все равно. Закон.
— Ну что ж… Не будем сбивать человека с праведного пути. — Он налил водки себе, морскому помощнику и Прямкову и, наливая вина Андрею, спохватился: — Ну вот! Уже проштрафился. Надо было начинать с дамы…
— Я не дама, — сказала Надя. — И сейчас я вам докажу это…
— Что вам налить?
— Водки.
— Вот молодцом! — похвалил Лучников.
Наде показалось, что он даже повеселел…
Надя не любила водку. Но почему-то ей стало неприятно за отказ Андрея. «Нехорошо, когда человек намеренно хочет выделиться, отличить себя от других», — думала она.
— За победу! — сказал Лучников, поднимая рюмку. — Не знаю, как для кого, а для меня не было счастливей дня. Сколько не дожило до него из тех, кто заслужил дожить!
Он выпил не сразу: подержал рюмку в руке, глядя прямо перед собой. Потом все выпили, и Прямков закашлялся. На глаза у него навернулись слезы. Он вытащил из кармана платок, старательно отер их. Только Андрей еще цедил вино из рюмки, медленно, как бы смакуя. Он сидел рядом с Надей, Лучников и Жук — напротив них, Прямков — сбоку.
Буфетчица, выглянув из-за стеклянной перегородки, решила, что самое время подать суп.
Лучников и ей налил рюмку.
— Выпейте с нами, Мария Петровна.
— Ой, что вы! — жеманно ужаснулась она. — Я водку не пью… Мне бы молочка.
На вид ей было лет пятьдесят, но губы она красила ярко. Голос у нее был надтреснутый, хрипловатый — то ли от простуды, то ли оттого, что часто пила «молочко».
— Берите, берите, — нетерпеливо сказал Лучников. Покосившись в сторону Нади, она заметила, что и та пила водку, и, уже не переча, взяла рюмку.
— С Днем Победы! Доброго здоровья! — и опрокинула залпом.
Лучников уже протягивал ей хлеб с ветчиной.
— Настоящая морячка, — сказал Лучников, когда Мария Петровна отошла от стола. — Как убило у нее мужа, боцмана, так она сама пошла на корабль. Поварихой попросилась. Всю войну на флоте провела и потом осталась… Где только не была: и за границу ходила, и в Атлантику, за сельдью… А потом попивать стала. Особенно как на берегу побывает. Вспомнится все…
— А теперь она на «Машуке» останется? — спросила Надя.
— Нет, в Архангельске, слава богу, сойдет, — сказал Андрей.
Лучников налил всем по второй.
— А теперь, — он выразительно посмотрел на Андрея, — за капитана Аникина. За капитана нового типа — капитана, который не пьет и не курит.
Он сказал это серьезно, только складки возле рта обозначились резче.
— Сколько вам было лет, Андрей Иванович, в сорок пятом?
— Шестнадцать, — сказал Андрей.
— Мальчишка. — Глаза Лучникова потеплели.
Надя смотрела на него, на его темные, густые, ежиком волосы, на красный след от фуражки на лбу. Она подумала, что сейчас он и ей задаст тот же вопрос, и ей захотелось прибавить себе года, чтобы не ранить Лучникова еще раз. Чутьем она поняла, каким немолодым ощутил он себя сейчас. Именно немолодым, а это страшней, чем старым. Старый уже сдался. Немолодой еще хочет жить полной жизнью, наравне с молодыми. И если старым становишься постепенно, то немолодым — всегда вдруг.
И все же Надя была только женщиной и на вопрос Лучникова ответила честно:
— Четырнадцать.
