Изабелла поставила под сомнение уверенность своего отца в том, что он всегда поступает наилучшим образом, и тем самым совершила большую ошибку, но поняла она это слишком поздно. Ей надо было плакать и умолять его. Взывать к его отцовским чувствам. А теперь он ни за что не повернет назад.
Изабелла встала, и в ту же секунду отец позвонил в маленький серебряный колокольчик. Тотчас вошел мужчина с худым лицом и большими руками.
— Проводи сеньориту Изабеллу в ее комнату и запри дверь, — приказал Диего.
Мужчина мигнул.
— Запереть дверь? — переспросил он.
— Ты не слышал?
— Слушаю, сеньор.
Он взял Изабеллу за локоть и повел вверх по лестнице.
— Мигель, пожалуйста… Ты не сделаешь. У него нет права…
— У него есть право, — ответил Мигель. — А мне, сеньорита, нужна работа. Я не могу идти против воли вашего отца.
Это правда. Изабелла знала, как отец обращался со своим секретарем в течение многих лет, поэтому ждать от него помощи не приходилось.
Они поднялись наверх, и Мигель, втолкнув ее в комнату, пробормотал извинения и изо всех сил хлопнул дверью, чтобы отец тоже слышал. Потом он повернул ключ в замке, и через несколько мгновений его шагов уже не было слышно. Вся дрожа от злости и страха, Изабелла бросилась к окну.
Должен быть? какой-то выход. Она не могла думать ни о чем другом.
— Изабелла! — услышала она одновременно со звуком отпираемой двери и в следующую минуту оказалась в объятиях матери.
— Тихо, тихо, — повторяла Констанца Санчес, беспомощно гладя свою дочь по плечу. — Ничего. Все не так уж плохо. Хосе — хороший человек, и он любит тебя.
— Не любит. Он всего лишь хочет затащить меня в свою постель. Мама, пожалуйста, уговори папу.
— Нет, малышка, я не могу. Тебе придется смириться. Но ты же знаешь, как он тебя любит.
Изабелла знала, что мать ей не помощница. Кроткая Констанца так долго и беспрекословно подчинялась воле мужа, что его воля стала и ее волей тоже. Как бы Изабелла ни была дорога отцу, если речь зашла о земле, говорить о чем бы то ни было бессмысленно.
Констанца готова была разрыдаться, но Изабелла поцеловала ее и принялась успокаивать.
Когда мать ушла, не забыв запереть дверь на ключ, она вновь вернулась к окну.
Прыгать опасно. Можно сломать ногу. А что, если попробовать связать простыни, как пишут в книжках? Наверное, они разорвутся. Впрочем, их все равно не хватит.
В отчаянии Изабелла бросилась на кровать и уткнулась лицом в подушку. Она ни разу не пошевелилась, пока не пришла Хуанита с ланчем.
— Ты должна мне помочь, — плакала Изабелла. — Хуанита, а если бы тебя выдавали за Хосе?
Хуанита покачала головой.
— Нет, сеньорита. Он старый и не очень добрый.
Хуанита теребила передник.
— Я могла бы забыть запереть дверь, но…
— Но тебя могут прогнать. Я знаю. — Изабелла наморщила лоб. — Послушай, если ты дашь мне свой ключ и забудешь запереть дверь перед сиестой, я сама запру ее, а ключ подсуну тебе под дверь. Меня никто не увидит, а я все сделаю так, как будто вылезла из окна.
— Они ни за что не поверят…
— Поверят. — Изабелла соскочила с кровати. — Им даже в голову не придет, что ты могла ослушаться папу. Никто не может, кроме меня. А я вывешу простыни наружу. Правда, до земли они не достанут, но папа и мама решат, что последняя оборвалась.
Хуанита кивнула.
— Ладно. Наверное, на вашем месте я бы поступила так же. Придется вам помочь.
Изабелла обняла ее.
— Хуанита, ты — настоящая подруга. Обещаю, я никогда-никогда тебя не забуду. А если у меня будут деньги, я пришлю тебе. Обещаю.
— Это не обязательно.
Но Изабелла знала, что это-то как раз надо сделать обязательно. Семья Хуаниты была совсем бедной, а девушка ради нее рисковала работой. Она заслуживала вознаграждения, и когда-нибудь… Когда-нибудь она его получит.
Когда все отдыхали, Изабелла собрала свои вещи. Взяла несколько семейных фотографий, красивое белье и немножко денег — все, что у нее оставалось. Потом она очень тихо выскользнула из комнаты, заперла дверь и подсунула ключ под дверь Хуаниты.
Никто, кроме Хуаниты, не видел, как она убегала из дома, а Хуанита стояла на балконе и махала ей рукой.
Оглядываясь сейчас на тот день, Изабелла сама удивлялась своей храбрости. В семнадцать лет, воспитанная в холе и неге, она совсем не представляла, как сумеет позаботиться о себе на улицах большого грязного города, куда она приехала на грузовике, отдав пожилому шоферу большую часть своих денег, чтобы он не задавал ненужных вопросов.
Потом, как ни странно, она встретила в городе разъяренного и немножко пьяного Хосе и в ужасе искала, куда бы ей спрятаться, как вдруг увидела Бранда и узнала в нем романтического принца своих грез. Она сразу поняла, что уж он-то ей поможет.
Это было счастливое решение.
Бранд улыбнулся и, не глядя на нее, взял ее за руку. Она провела с ним вечер в баре, благодарная ему за участие. Кроме того, ей было ужасно его жалко. Потом он сказал, что идет спать, и не возразил ни слова, когда она отправилась наверх следом за ним. Наверное, он далее не заметил. Она легла в его постель, потому что хотела утешить его и потому что ей больше некуда было лечь. Он же мгновенно заснул пьяным сном.
Рано утром он проснулся и любил ее. Он был нежен и называл ее Мэри.
Тогда же с детской безоглядностью своих семнадцати лет она решила, что нашла своего суженого.
Хосе потерял ее из виду. Однако на другой день Бранд настоял, чтобы она послала домой письмо и сообщила, что здорова и в надежных руках. Потом они отправились на поиски священника.
Бранд ерзал на своем стуле, а Изабелла глядела на широкий кожаный ремешок его часов и видела, как он то сжимает пальцы в кулак, то опять разжимает их. Что с ним такое? Неужели он так переживает из-за своей женитьбы? Наверное, поэтому он часто вовсе не замечает ее, словно даже не знает, кто она такая. Или он считает, что любовь ко второй жене будет предательством по отношению к первой?
Она посмотрела ему в лицо. Он сидел с опущенной головой, положив руку на стол, который никакими силами нельзя было привести в порядок. Едва он почувствовал на себе ее взгляд, как весь напрягся.
— Чем это пахнет? — спросил он, поворачиваясь к духовке. — Ты опять готовила?
После сгоревшего жаркого были еще сгоревший цыпленок и сгоревшая рыба, и Бранд заявил, что сам будет готовить, тем более что отлично умел это делать с холостяцких времен.
Изабелла потянула носом.
— Суфле. Наша кухарка Мариетта всегда его готовила. Не думаю, что с ним что-то не так.
Бранд застонал:
— Я же просил тебя не подходить к плите. Неужели ты не можешь послушаться…
— Это нечестно. Я… — Она замолчала, потому что Бранд встал и пошел проверять духовку. — Ну как?
— Если ты любишь жевать подошву, то все в порядке, — ответил он, ставя противень на стол.
— Они должны были подняться. Я не понимаю.
— Тебе надо понять и запомнить только одно — готовлю я. Мы не можем сорить деньгами.
От ярости у Изабеллы слезы навернулись на глаза.
