— Это не имеет значения, я выполняю свою работу!
— Она — моя кровино-о-очка! — зарыдала Инна Георгиевна, закрыв лицо руками. — Он мучил ее, издевался, даже беременную бил, у нее выкидыш был, и по сей день детей из-за этого не-е-ет!
— Не пытайтесь меня растрогать! Мне жаль Екатерину, но не вас! Вы преступили закон.
— А мне его не жаль, не жаль, не жаль! — в истерике кричала Суркова. — Я для Кати все — моих накоплений ей до конца жизни хватит, и будет она жить спокойно, я готова понести наказание! Делайте со мной, что хотите! Я даже не раскаиваюсь!
— А вот это вы зря-а, — протянула я. — Если хотите как можно быстрей вернуться к нормальной жизни, советую вам, во-первых, сделать сейчас добровольное письменное признание, а во-вторых, вести себя во время следствия и на суде как можно смиреннее. Поверьте, это значительно смягчит приговор.
— Вы думаете? — Суркова посмотрела на меня, уловив нотку сочувствия в голосе.
— Я в этом уверена. Деньги и в тюрьме обеспечат вам относительно сносные условия жизни. Подумайте. Приговора все равно не миновать. К тому же только с помощью вашего признания будет наказан Подольский — вымогатель. И чем быстрей мы явимся с повинной, тем лучше это будет для вас. Да, и подумайте о дочери — она ждет.
На лице Сурковой были видны следы мучительной мыслительной деятельности. После долгого молчания она, наконец, произнесла:
— Я согласна. Давайте бумагу.
Я протянула листок и ручку. Инна Георгиевна взяла их нерешительно, кажется, она еще сомневалась.
— Поспешите. У меня два билета на самолет до Тарасова, — подталкивала я ее к действиям.
— Для кого?
— Для меня и для вас. Я все заранее приготовила, — посмотрев на часы, я добавила: — У нас не больше двух часов.
Вытирая платком заплаканные глаза, Суркова пододвинула к себе бумагу и принялась за дело, с особым старанием выписывая строки о шантаже со стороны Подольского и о том, что это заставило ее покинуть город.
Я взяла в руки исписанный листок, прочла и, утвердительно кивнув головой, убрала его в сумку.
— Да, у меня к вам убедительная просьба: не называйте моего имени, — обратилась я к Инне Георгиевне, — пусть ваше признание будет абсолютно чистосердечным, рожденным потребностью совести. Так будет лучше для вас.
Я умолчала о том, что это и для меня будет лучше. Ни к чему все эти расспросы: что, да зачем, да как.
Всю дорогу мы не общались. Суркова была мрачной, ничего не ела. Когда мы приземлились в Тарасове, она спросила:
— Что же дальше?
— Я вас подвезу. У меня машина здесь на стоянке. Набирайтесь мужества. Что я могу вам еще сказать?
— Я с дочерью хочу увидеться сначала, поговорить, — произнесла Инна Георгиевна, опустив глаза.
— Хорошо. Тогда сделаем так.
Я взяла в руки сотовый и набрала номер Кири.
— Да. Кирьянов.
— Это Таня. Ты хорошо помнишь обстоятельства того дела, которым я сейчас занимаюсь?
— Да, в общем.
— У меня в руках письменное чистосердечное признание. Ты не мог бы организовать, чтобы за Сурковой подъехали в лагерь через часок и чтобы помягче все как-то было? Ну, ты меня понимаешь.
— Раз плюнуть. Только я толком не пойму: чье признание, в чем?
— При встрече расскажу. Сейчас не время. Пока. Ну что, едем? — Я посмотрела на Инну Георгиевну.
Она кивнула головой. Когда мы подъехали к лагерю, я попросила Суркову немного побыть в машине. Она волновалась, теребила в руках носовой платок, вглядывалась в даль, но все же согласилась. Я застала Екатерину за чтением книги.
— Таня? — радостно и удивленно спросила она.
— Я за расчетом, — последовал сухой ответ.
— Что? — В глазах Курбановой засветилась надежда. — Мама?
Я кивнула головой.
— Где? — трепеща всем телом, зашептала Екатерина.
— Я за расчетом, — повторила я.
Курбанова отсчитала мне нужную сумму, принеся деньги из другой комнаты.
— Жди здесь, — сказала я.
Подойдя к машине, я открыла дверцу и жестом дала понять Сурковой: нужно выходить. Она не спеша побрела в сторону особняка, ни разу не оглянувшись. По дороге из лагеря, неподалеку от него, я встретила милицейскую машину, в которой, помимо оперов, заметила Орлова. Это говорило о том, что он во всем сознался и едет на место первого преступления. Как оказалось, я вовремя доставила туда заказчицу убийства. Наверное, Киря и предупредить ни о чем не успел. Впрочем, это было уже не важно — Орлов и Суркова в руках милиции, а Подольского, ознакомившись с признанием Инны Георгиевны, тоже возьмут и соответственно накажут.
Плюхнувшись на диван после сытного вкусного ужина, собственноручно приготовленного, я взяла в руки мешочек с гадальными костями. Дело было закончено и впереди пока — неизвестность и пустота.
2+20+25 — веселые развлечения вскружат вам голову.
Развлечения — завтра, а сейчас — спать!
