– Послушала бы, кабы оно было.
– Хочешь сказать, что в твоей машине нет радио?
– У меня в машине, – подчеркивает 'у меня', – радио есть, а в той, на которой мы сюда приехали, – нет.
Воистину приехали. Эка досада. Некоторое время поддерживаем режим молчания. Потом Светлана просит:
– Старх, расскажи о себе.
Биографией моей интересуетесь, девушка? Да на здоровье, у меня секретов нет.
– Будь по-твоему, золотая рыбка. Родился, учился, я, с твоего позволения, пропущу, там ничего интересного нет. Интересное началось после того, как меня отчислили со второго курса института.
– За неуспеваемость? – невинным голоском спрашивает Светлана.
– Официально – да. А на деле… Начистил я рыло одному преподу – очень он любил девчонок лапать. А когда добрался до моей симпатии, я и не удержался. Бил я его аккуратно и без свидетелей. С этой стороны обошлось без шума. А вот экзамен он у меня так и не принял. И пошел я на два года сапоги стаптывать. Первый год ничего, а в начале второго года службы построили нас на плацу, и замполит полка прочел проникновенную лекцию на тему любви к Родине, которой очень досаждают нехорошие ребята. В конце, призвал он нас добровольно вступиться за поруганную честь Отчизны-матушки. Когда прозвучала команда 'шаг вперед!' весь строй шагнул, ну и я вместе со всеми.
– А отказаться было нельзя? – спросила Светлана.
– А ты сама много отказывалась? – вопросом на вопрос ответил я.
– Ну, я все-таки была офицером…
– Это, конечно, многое меняет. Нет, Света, в наше время нас воспитывали так, что отказаться мы не могли. Ну вот, шагнули мы, значит, все, а в горячую точку отправились немногие и я, в том числе… Ты извини, про тот период я тебе рассказывать не буду, не люблю. Вернулся живой и здоровый. В институте меня восстановили, как искупившего кровью…
– Ты что, был ранен?
– Бог миловал. Это я так, образно. После окончания института в поте лица трудился. Без отрыва от производства женился. Развелся. Состарился. Познакомился на курорте с Катей. И вот я здесь.
Я замолк, ожидая вопросов. Но, толи их не было, толи Светлана решила приберечь их на потом. Ладно, коли молчишь ты, говорить буду я:
– Алаверды, Светлана!
Ответила не сразу, спрашивает очень осторожно:
– Это, в смысле, теперь моя очередь заголяться?
В ее положении последнее слово звучит особенно смешно. Не выдерживаю и фыркаю.
– Заголена ты уже вполне достаточно. Расскажи о себе.
Теперь до самой дошло, что сказала. Смеется, потом спрашивает:
– Что бы ты хотел обо мне узнать?
– Ну, например, как ты оказалась в чекистах?
Светлана легонько вздыхает.
– Честно говоря, по дури. Но это я потом поняла. А завербовали меня красиво на идейной романтике. Потом спецшкола. Сейчас могу сказать прямо: готовили из нас агентесс с блядским уклоном. Хотя постоянно призывали блюсти достоинство: 'Проституткой женщина становится тогда, когда позволяет обращаться с собой, как с проституткой'. После спецухи попали мы с подружкой Ленкой в рай земной на берегу ласкового моря. И жизнь поначалу тоже была райской. Командиры по отношению к нам вольностей себе не позволяли. В профессию вводили аккуратно без стресса. А когда начали подкладывать под клиентов, то сделали это заботливо с элементами романтики. Потом приехала с инспекцией одна высокопоставленная сволочь и порушила всю романтику к ядреней фене. Полковник был любителем блондинок, поэтому Ленку от него спрятали, а меня, черненькую, оставили, думали, обойдется. Не обошлось. Затребовал этот павиан меня в кабинет и без лишних слов завалил на стол…
Голос Светланы даже сейчас звенел от злости. Я осторожно поинтересовался:
– И что?
– А ничего, – усмехнулась Светлана. – Применила я один нехитрый приемчик: полкан в отруб, а я за дверь. Там уже все наши мужики тусуются, за меня переживают. Начальник меня сразу в командировку отправил. Как потом полкан не бесился, не требовал моей крови, начальник меня не сдал. Сумел это дело как-то замять. А тут делегация из Рагвая подоспела. Меня включили в состав принимающей стороны. И тут выясняется, что я очень похожа на покойную жену Фила. Закрутился у нас роман, который закончился предложением руки и сердца со стороны господина Филиппе Родригеса Фернандеса. Не могу сказать, что я была влюблена. Но лучше любящий Филиппе, чем мстительный похотливый полковник. Так я стала госпожой Фернандес.
Я задал вопрос, который мучил меня уже давно:
– И как тебя Контора отпустила?
Я не видел, как Светлана пожала плечами, но по ответу догадался, что она это сделала.
– Сама в недоумении. До сих пор жду связника.
– Это не он? – спросил я, указывая на приближающееся облачко пыли.
Светлана взглянула в указанном направлении и вскинулась с шезлонга.
– Давай, от греха, укроемся в сторонке.
Зачем я на это согласился? Видимо, от безделья. Мы спрятались неподалеку от бунгало и следили за тем, как облачко пыли превратилось в облако, из которого, в конечном итоге, выпрыгнул джип и остановился возле дома. Из машины вылез незнакомый мужик. Светлана вышла из укрытия.
– Пошли, это Альварес.
– Какой такой Альверс? – спрашиваю на ходу.
– Помощник Хосе. Точно – ты же с ним не знаком. Хосе предупреждал, что приедет именно он.
Разве? Не помню…
Подходим, здороваемся, заходим в дом. Садимся за стол и слушаем последние новости из Рансьона. Удавчика я убил – кто бы сомневался! Нас уже почти не ищут. Все уверены, что нам удалось покинуть континент. Полиция провела в доме Светланы обыск, но ничего не изъяла. Хосе предъявил права на дом и все находящееся в нем имущество. Чуть позже он отправит наши вещи контейнером. А нам пора уходить. Альварес переправит нас за границу. Уходить мы будем на север и по реке. Недоумеваю:
– Почему по реке и тем более на север? Южная и восточная границы куда ближе.
– На этих направлениях наиболее вероятна опасность опознания, – отвечает Альварес.
– Опознание кого? – спрашиваю я. – Нас? Вы ведь только что сказали, что нас уже не ищут.
– Я этого не говорил, – возражает Альварес. – Я сказал: почти не ищут. Активный поиск действительно прекращен, но ваши фото будут красоваться в людных местах еще долго.
– А на северной границе их, значит, не будет? – пытаюсь язвить я.
– Наверняка будут, – не смутившись, отвечает Альварес. – Но наша северная граница, – как бы это помягче сказать… – она отчасти прозрачная. Я проведу вас в обход постов. И насчет реки. Те, кто плывет на пароходе, никуда не торопятся, а значит, полицию мало интересуют.
Ну вот, теперь все понятно. Идем собираться…
Мы сидели на дебаркадере, ждали Альвареса и любовались сползанием солнца за деревья по ту сторону реки, когда из-за поворота показалось это чудо. Такие пароходики я видел только на картинках, да в старых американских фильмах. Хоть и довольно большой, но все равно как игрушечный, он шлепал по воде лопастями единственного колеса, расположенного на корме. Труба попыхивала дымом. А потом он загудел. Нет ничего приятнее для слуха, чем пароходный гудок. Теплоходы разговаривают не так солидно. У их гудка тембр скорее баритональный, а тут чистый бас.
Музейный экспонат уже причалил к дебаркадеру. Началась обычная кутерьма: кто-то выходил, кто-то садился, чего-то заносили, а что-то выносили. Альварес появился минут за десять до отправления. Мы успели не только занять трехместную каюту, но и распаковать вещи, когда пароход вновь загудел – отваливаем, значит.
На следующий день, с утра до обеда, я с упоением лазил по этому чуду, даже не прошлого –
