— Там, там. Куда ему деваться. Ты сходи, а я пока комнатку тебе приготовлю.
— Эх, уже пошел…
Ильм запахнул плащ и поднялся с лавки. Еще один беспокойный вечер ему был гарантирован.
Ильм застал кузнеца за работой. Некоторое время он просто стоял у него за спиной и заворожено смотрел, как под ударами пудового молота плющится на наковальне, брызгая в разные стороны желтоватыми искрами, багровый, как будто светящийся изнутри, кусок железа. Как он постепенно приобретает форму, подчиняясь силе и воле человека. Как перекатываются тугие мускулы под кожей. Как пот ручьями течёт по голым спинам мастера и его подмастерья, тяжело качающего кузнечные меха.
Сколько раз Ильм не наблюдал кузнецов за работой, а таких случаев было немало, всегда не уставал удивляться запасу физической прочности человеческого тела. Поди, попробуй, помаши таким оковалком день напролет, да ещё в такой жаре. А потом завтра. И так всю жизнь. И при этом изготовь нужную в хозяйстве или в военном деле, вещь. Изготовь качественно, с душой. Или грош тебе цена. Ни в какой, самой захудалой деревеньке, криворукого неудачника держать не станут.
Подмастерье на миг прервал свою работу, что бы утереть ливший в глаза пот. Этого мгновения ему было достаточно, что бы заметить чужака. Парень что-то крикнул своему мастеру и указал рукой на Ильма. Кузнец только рыкнул в ответ и ещё несколько раз ударил молотом по заготовке. Только потом чинно отложил свой рабочий инструмент и обернулся.
На тёмном от вечного жара лице его Ильм не разглядел ничего, кроме плохо скрываемого отчаяния.
— Чего тебе?
— А, — Ильм подошёл поближе, — я хотел…
— На продажу ничего нет, — отрезал кузнец, — проходи мимо, добрый человек. Не мешай.
— Олаф, ты меня не узнал?
— Не узнал и знать не хочу. Уходи.
— Я Ильм. Помнишь, давно я у Хонва жил в лесу. Здесь, в Вешках, частенько бывал…
— Точно, точно. Вот теперь, кажется, припоминаю, — лицо кузнеца помрачнело, — тогда и подавно проваливай с моего двора. И поживее. Пока по-хорошему прошу. Не доводи до греха.
— Олаф, погоди.
— Нечего мне ждать, — кузнец ткнул утвердительно пальцем, в его сторону, — ты поганый служка, этого проклятого чернокнижника Хонфа, да жариться ему вечно у Единого на вертеле. Пошёл вон, погань.
Ильм проглотил оскорбление и заставил себя сдержаться. Настрой кузнеца был ему вполне понятен.
— Я не погань и не служка. И не ученик. Я давно уже мастер, почтенный, — сухо отчеканил Ильм и снял перчатку, — вот знак, сам знаешь, что это такое.
— Знаю, знаю, — криво усмехнулся Олаф, и усмешка эта не обещала ничего хорошего, — последний раз по-хорошему прошу уходи, ты, кладбищенское отродье.
— Я помочь пришёл. До ваших с Хонвом размолвок мне дела нет. Гарт меня попросил.
Кузнец моментально сник, обмяк, словно из него разом спустили воздух.
— Помочь? Гарт?
— Да, помочь. Заметь, мы теряем время: моё и твоей дочери. Последнее сейчас особенно ценно.
Олаф простоял некоторое время в полном оцепенении. Ильм терпеливо ждал, отчетливо представляя, какой кавардак творится в душе у кузнеца. Наверняка в мыслях уже похоронил свою кровиночку. Наконец физиономия кузнечных дел мастера приобрела осмысленное выражение.
— Пойдем, — кузнец снял кожаный фартук и мигом облачился в куртку, — а ты чего там замер, урод?
Подмастерье испуганно прижался к стене.
— Смотри, погаснет горн, как в прошлый раз, я тебя на части порубаю, и тобой буду растапливать…
Дом, в котором жила семья кузнеца, оказался, большим и уютным. На всем лежал отпечаток трудолюбивых женских рук, и придраться в нем было не к чему. Чисто прибранные комнаты. Аккуратно белёная печь. Пусть дешёвенькие, но ковры на полу. Занавески из грубой ткани на окнах. Цветы в щербатом кувшине на подоконнике.
— Так и живём, — словно угадав мысли Ильма, чуть обернувшись, бросил Олаф, — всё жена моя старается, и… дочка.
Он откинул полог, и некромант оказался в небольшой каморке. Посередине ее на простой кровати лежала девушка. Вокруг на табуретках сидели несколько женщин. Одну из них с замученным лицом и потерянным взглядом, Ильм сразу определил как мать. Все остальные вид имели сострадательный, но не более того. Надо полагать подружки жены кузнеца. Зашли повздыхать за компанию, и свое любопытство удовлетворить. По большому счету дела ему до всех их не было совершенно никакого. Захотят присутствовать, пусть присутствуют. Лишь бы дело делать не мешали.
Ильм присмотрелся к больной. Да, скверно… Дыхание частое и тяжёлое, скулы запали, глаза закрыты. Похоже, в беспамятстве девушка, но помочь, кажется еще не поздно.
— Кого ты опять привёл? — вскинулась на кузнеца заплаканная женщина.
— Успокойся, баба, — буркнул Олаф, — врачевать дочку надобно, а не слёзы лить.
— Вот этот будет лечить? Чем интересно? Мечом своим? Да кто он такой вообще? Откуда взялся?
— Уймись, дура. Я смотрю, ты совсем голову потеряла. Маг это, странствующий, — Олаф дипломатично упустил некоторые не нужные сейчас подробности.
— Не дам. Какой из него маг. Проходимец, небось, с большой дороги.
— А я говорю маг. Я здесь хозяин. Как решил, так и будет. Давай Ильм, начинай. Неча этот курятник слушать.
Женщина вскочила с табурета и перегородила грудью дорогу.
— А я говорю, не дам.
— Молчать, — кузнец грозно сверкнул глазами, — пошла вон, коли не соображаешь совсем, и вертихвостки пусть с тобой вымётываются…
Женщина прожгла Олафа горящим взглядом, гордо вскинула подбородок и молча вышла. Подружки, шурша юбками и испуганно поглядывая на Ильма, потянулись вслед.
Некромант невесело ухмыльнулся. Какая благодатная почва для завтрашних сплетен.
— Ну вот, — кузнец сокрушенно развел руками, — что за жизнь! Теперь дуться будет неделю. А как было иначе? Эх, семь бед, один ответ… Ты давай, пользуй…
Ильм провёл ладонью надо лбом и грудью девушки. Постоял задумчиво некоторое время, потом приподнял веки, посмотрел в воспаленные глаза… Ничего страшного. Обычная тяжелая простуда. Кажется, в дорожной сумке была пара склянок с лекарством. Где-то на самом дне. Лишь бы пробки с пузырьков не соскочили по закону подлости. Здесь он такие смеси приготовить не сможет.
— Ладно, Олаф. По-моему, не всё здесь так безнадёжно.
— Ой, да ты только помоги, да я…, да мы… да мне…
Ильм вышел из каморки и подошел к столу.
— Олаф, можно я сумку дорожную на стол положу?
— Че спрашиваешь? — кузнец одним движением скинул в сторону, украшенную незатейливым зеленоватым узором скатерть, — будь как дома. Может чего еще надобно? Ты только скажи.
— Пока нет.
Ильм безжалостно вытряхнул из сумки все содержимое и озадаченно присвистнул. Походная сума некроманта была невелика, но, к сожалению, очень редко подвергалась тщательной ревизии. Чего только не вывалилось из нее на сколоченный из гладко обструганных досок стол… Какое-то тряпье, мятые листки бумаги, пустые и полные пузырьки, флакончики без надписей, несколько серебряных инструментов для работы в анатомическом театре и прочая мелкая ерунда.
Некромант выудил нужную склянку и обернулся к нетерпеливо мнущемуся рядом кузнецу.
— У тебя самогон в доме водиться?
